Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

ПАСТУХ

          Я был пастух и гнал овечье стадоВ ущельи темном средь нависших скал:В Иерусалим пробраться было надо.          Но отовсюду хохотал шакалИ волки щелкали на нас зубами,И я дубиной стадо защищал.          И две овчарки с пламенными ртамиМне помогали вражий легионУдерживать за черными тенями.          Но всё ж то тут, то там, как испокон,Заблудшая овца вдруг исчезала,Хоть и дробил я черепа сквозь сон.          Так шли мы долго... Звездная уж залаСовсем поблекла, словно ведьма злаяВсе звездочки на вертел нанизала.          Собаки с пеной шли у рта, не лая,И волки растащили всех овец.И шел я, шел, себя не понимая,          Пока в тумане утра, наконец,Не узрел пред собой Иерусалим,Где в храме будто бы живет Отец.          Но не посмел опальный серафимПредстать пред Ним с собаками лютыми,И он заполз в пещеру, как филин, –          И жизнь свою закончил в строгой схиме.

ЗАУТРЕННЯЯ

Над красными чалмами будякаДва беленьких порхают мотылька,Что на заре лишь вышли из коконаИ засверкали в небе, как икона.Как мог червяк из черной хризалидыВдруг запорхать в лазури, как сильфиды?Как мог в мозгу воинственных татарНайти себе божественный нектар?Но не такое ж чудо я, поэт,Творящий миф, где вовсе мифа нет,Берущий нектар прямо из могил,Где никаких уж нет небесных сил?И не три дня, а целый страшный векЯ претворяю мир, как древний грек.И даже пыльца на моих крылахОт времени не претворилась в прах.Я тот же всё опальный серафим,Спешащий в райский Иерусалим.Открой же Сыну Блудному, Отец,Ворота солнечные наконец!

БАРКАРОЛА

Из­за туч, недвижимых гигантов,Всходит солнце в пламенных акантах.Море, как Брунгильда в медных латах,Дремлет в жемчугах на перекатах.Я сижу на палубе тартаны,Волны обнимают, как гитаны.Чайки с белоснежными крыламиРеют меж седыми парусами.И я слышу грустный голос Бога,Как морская он звучит эклога:– Сын мой бедный, ты уж не печалься:Видишь, как прекрасно всё на пяльцах!Всё прекрасней потолка Сикстины,Всё прекрасней, чем в «Раю» терцины.Ты гляди в лицо мне, созерцая,И не нужно будет Данта рая.Ты живи, созвучья создаваяИ, как цветик синий, увядая.Я с тобой увяну хоть на миг:Я устал от творчества вериг! –

НИЗВЕРЖЕННЫЕ АНГЕЛЫ

Киммерийский мрак. Вокруг могилы.Лава льется, сыпятся лапиллы.Всюду щели в мертвенной земле.Тварь на перепончатом крыле.Семиглавые в норах драконы.Огнь в ноздрях. Чудовищные стоны.Ослепительные серафимыС молниями в белых дланях зримы.Крылья их, как солнечный закат,Семицветные во мгле горят.Гонят в ад они исподний братьев,Обескрыленных уж от проклятья.Гонят жалких, почерневших в муках,Прячущихся в облачных фелуках.Смысл они искали в звездном клире,Смысл искали в голубом аире.И решил Отец их за мятежВыбросить за творчества рубеж.Сам я был средь изгнанных сынов,Ослепленный от мятежных слов.Этот вот с искривленным лицом,Это я перед Судьей­Отцом.В землю врылся я тогда навек:Из кокона вышел человек,Жалкий человек – не мотылек –Что, как звезды в небе, одинок,Что стремится крылья приобресть:Только в крыльях смысл какой­то есть!

КОЛИБРИ

          Без конца и без началаТайна вечная на всем.Без отчала, без причалаМы в безбрежности плывем.          Тайна колыбель качалаНашу над исподним дном,Тайна с жизнию венчала,Божий охраняя дом.          Мы, как дети, из соломкиВыдуваем пузыри,Гомон поднимая громкий,          Как крыланы в час зари,Словно мы стрижей потомкиИли райских колибри.

ЦВЕТОК ВЕЧНОСТИ

          Раскаленные кружатся сферы,Как в самум пылающий песок.Головокружительны размеры.Звездный то Создателя венок.          Ни начала, ни конца Химеры!Лихорадочно стучит висок.Атома не остается веры.Броситься хотелось бы в поток...          Над обрывом в неприметной щелиСкромный аленький растет цветок,Род гвоздики дикой иль синели...          Что ему круженья страшный рок?Что ему пылание без цели?Он – в пустыне вечности глазок!

БЕСКОНЕЧНОСТЬ

С звезды к звезде, как паутина,Алмазные текут лучи.Повсюду творческая глинаИ Духа яркие мечи.Покоя нет в ячейках гробаОт тягостных метаморфоз,Всё претворяет в недрах зобаВсемирного Отец Хаос.И все казненные из гробаВстают для совершенней форм.Не может уничтожить злоба,И миллион лучистых кормС звезды к звезде нас переносит,Всё ближе, ближе к божеству.Смерть никогда нас не закосит,Как придорожную траву.Всё бесконечно преходяще,Нет ни начала, ни конца,Всё шум зеленых листьев в чаще,Всё глина на станке Творца.Мы были до созданья мираУж в хороводе естества,Не дозвучит поэтов лираНа синем лоне божества.

УТРО СТРАШНОГО СУДА

1

Листы последних поколений,Желтея, в сумраке боролись.Поэзии усталый Гений,Кровавых лилий древний ПолисПеред последнею АвроройС недоуменьем оставляя,Спешил с застынувшею ФлоройК садам смарагдового рая.Вился туман в долине Арно,Молочная вилась река,И кипарисов меч попарноЧернел на страже свысока.Но медь еще не шевелилаЗарей окрашенные губы,Хотя последняя могилаПрияла прах в последнем срубе.Все перемышлены решенья,Все пересказаны сказанья,И все из мрамора виденьяИ слова чистого дыханьяРукой поэта беззаботнойДо полутени полузримой,До врат безбрежности холоднойНебесного Иерусалима,Воплощены и перепеты.И смысла никакого нетОставить плотию одетымДуши голубоокий цвет.Усталость смертная царилаНа всех явленьях естества;И не влекла уже ветрилаМорей туманных синева,И не влекла коней крылатыхКовыльная без меры степь,И жаждой истины невзятойСудьбы нас отягчала цепь.И за равенство люди грызлиДруг друга вяло почему­то,И в конус устремлены мысли, –Текла последняя минута.

2

А я? Я был всем этим вместе:Я пиний шевелил верхушки,Я на фронтоне был в СегестеВ эфирном горлышке пичужки,Я в Арно каплей был янтарной,Я полз по мокрому грибу, –Под фреской Джотто светозарнойЯ в каменном лежал гробу.Незримые чернели аркиС люнетами Таддео Гадди,Христа снимали патриархи,Несли – и Мать шаталась сзади.Адама череп, черный аспидНад чашею познанья замер,Слезливая незримо надписьВрезалась в серавеццкий мрамор.Под ней кирпичная ячейка,Сырая известь, запах тлена:В веках забытая келейка,Куда костлявое коленоЗагнало Смерти оболочку...А! Каждый атом жив во мраке,Ни одному тут лоскуточкуНе скрыться в перегнившей раке.Следы истлевшего скелетаИз затхлых и забитых порЧерез тебя, забвенья Лета,Куда­то устремляют взор.И в бархат впившиеся шляпкиГвоздей устали зеленеть,И гроба тигровые лапкиКогтей повыпускали сеть.Как душно! Смертная истома –Недолгая лишь передышка,Душа под криптою не дома:Дубовая сорвется крышка.Когда же в подземельной урнеЗажжет бессмертия свечуСудья Мистерии лазурнойСуда последнего? Но чу!

3

Меж кирпичей, как паутинка,Серебряный ворвался звук,Чуть слышный, скромный как былинка,Но тысячей незримых рукПронзивший бренные останки,В объятиях небытияАгоний величавые осанкиУтративших и радость дня.Всё гуще звуковая пряжа,Всё величавее онаС готической аркады кряжаВ могильного вливалась днаНеразрешимое сомненье,Всё жутче делались гроба,Всё громче светопреставленьяТрагичная звала труба.Непостижимое свершалось,Дыханье, шорох, шелест чей­то,Пылинка где­то колыхалась,Души невидимая флейта,Аккорды чьей­то пыльной лиры,И чья­то смутная псалтырьНастраивалась, а потирыРоняли жизненный эфир.И пиний двигавший верхушкиИзгибами лазурных рук,И нежным горлышком пичужкиВыликованный скорбный звук, –И в Арно капельки янтарнойБегущую куда­то суть, –Всё голос труб высокопарныйПогнал, как трепетную ртуть,К вселенной, смертью заключеннойМеж смрадных четырех досок.И отовсюду возбужденныйНа гробы мыслящий песок,Как дождик ароматный, капал,Задумчив, радостен и прям, –И крышка грохнулася на пол,И дух явился в Божий храм.

4

Какая творческая строгостьУ францисканских базилик!Мгновенно Фебова эклогаЗемной преобразила лик.Из мавзолеев Santa СгосеИ Микель­Анжело и ДантМиры слагающие очиЧерез готический акантВ провалы неба устремили,Что их предчувствием сполнаУ жизни поворотной милиБыло исчерпано до дна.И синий Ангел Донателло,Благовещающий Христа,В старинной Божьей каравеллеРаскрыл широкие врата.Не человек, не звук, не краска,За роем творческих предтечейЛилейною какой­то сказкойЗаколыхался я на вече.Но облик жалкий, человечийОстановил меня тут вдруг:Несказанных противоречийСмертельный был на нем испуг,И луч какой­то смутной веры,И слов застывшее письмоВ улыбке уст и в пальцах серых,Скрещенных в смертное ярмо.И было жалкое величьеВ нем отошедших королей,Суровое души обличьеИ Донателло профилей.И вскрикнул я, припоминаяСвое с изваянным сродство.Как Моисей, с высот СинаяСносивший людям божество,Возликовал я, заключенныйВ огонь мучительного я, –И вспомнил мир перекрыленныйИ запах Розы Бытия.

5

И вспомнил Эроса поэму,Дарованную мне цветком,Когда, упрямо теоремуПеред могилы черным ртомНеразрешимую решая,Я человека погребал,Персты холодные ломаяУ моря голубых зеркал.Ах, где ты, где? Скорее брызниБлагоуханною росойВ лицо воскреснувшего! В жизниЗари багряной полосойБыла лишь ты, отроковицаПечальноокая моя!И рядом с этою гробницейПлита мне грезилась твоя!А рядом с алтарей барочныхГлазел кичливый позументИ полустертых плит цветочный,Певуче свитый орнамент.И, весь жегомый лихорадкой,Глядел я в мраморные маски,Искал за занавесей складкой,Искал везде, где были краски.Увы, возлюбленные ПериНе отыскалися глаза,И даже перед райской дверьюС ланит катилася слеза.Но вдруг раскрашенные окнаТрансепта Ангел растворил,И дня бессмертного волокнаКоснулись нескольких могил.А! Вот она! Вот херувимыНесут на мраморных цветахЕе постель, невозмутимы,Вот имя нежное в щитах.В изножьи белая левретка,В изглавьи задремавший лев,На кудрях жемчужная сеткаИ диадема королев.Мелодия скрещенных пальцевИ груди девичий профиль,И тайна в дремлющих зеркальцах, –Волнует мраморная пыль!

6

И рядом тот же статуарийРелигиозного резца,Неизъяснимо чистой чаройВрезаясь в мускулы лица,Миры таящие, Каррары,Извлек святого паладина,В доспех закованного старый.Клинок меча его, как льдина,Горел от боевой перчаткиДо чешуей покрытых ног,И крест сиял на рукоятке.И был величествен и строгВ истоме облик под забралом,И из­под Винчиевых векВ бессмертия потоке аломБыл зрим несущий человек.И тут осознал я невольно,Как был от красоты далек,И стало нестерпимо больно,И заструился ручеекНа сердце каменное ПериЧрез стилизованный брокат,И сожалел у райской двериЯ преждевременный закат,В действительность не претворенныйДо утра крайнего никем,Хотя с стихией раздраженнойБоролся монсальватский шлем.Но вдруг зашевелились пальцы,Как ветром тронутые струны,И звезды темные в зеркальцахГлубоких сказочные руныПолураскрыли с изумленьем,И новоявленный серафСледил с предельным умиленьем,Как уст зардевшихся аграфОткрылся для дыханий новых,Как тело трепетное сразу,Последние сложив оковы,Предалось Эроса экстазу.

7

Меж тем последние гробницыРаскрыли мраморные губы,И рая радужные птицы,В серебряные всюду трубыТрагичной радости призывыРабам воскресшим протрубя,Земные покидали нивы,Перистым облаком клубя.И только души запоздалые,Влюбленные как мотыльки,Уста сестер искали алые,В забытые слетая уголки.И только рыцарь идеальныйЛежал незыблемой мечтой,Преображенный и печальныйПеред бессмертия чертой.И с величайшим достиженьемНесовершенной колыбелиМы перед райским сновиденьемРасстаться долго не хотели.Влекли нас пыльные кулисыОставленной навеки сцены,Кладбищенские кипарисы,Жемчуг накатывавшей пены,Влекли седые колокольни,Музеев старых коридоры,Красноречиво безглагольныхСтатуй божественные взоры.И тихо­тихо отлеталиМы от мучительной темницы,Где из живительной печалиБыл облик правды многоликойТобою изваян, невольник.Но трубное: пора! пора!И ока Божий треугольникВлекли в надзвездные края,Как розы утром, раскрываяИз края в край вокруг гроба.Рабам врата раскрыла раяТрагичной радости труба!

СЛАВА