Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

И он увидел своих товарищей. Нидар Сур, Ивен Аим, Делвар и Умрат спина к спине размахивали мечами, отстреливались, проливали вражескую кровь.

Акил не растерялся. Факел в руке одного из врагов звездой светил в опускающей тьме.

«Зря! — от души подумал молодой целитель, поднимая руку. — Ты уже мертвец!»

Мгновение, и факел взорвался бешеным пламенем, охватившим врага с ног до головы. Аргос огласили пронзительные крики умирающего.

Потомок Солнца, Акил Рианор, вступил в битву.

Глава 5. Жизнь после смерти. Элиас

Мэйда разбудила Альжбету ранним утром. Учительница уже не спала, но все ещё не завершила утренний туалет.

— Я готова к занятиям! — воскликнула девочка, сияя самой яркой улыбкой.

— Я уже почти закончила, — ответила Альжбета.

Когда девушки спускались завтракать, Мэйда заговорщически понизила голос и восторженно прошипела:

— Гюнтер поцеловал мне ручку на прощание! Он не глядел на Софию, он глядел только на меня!

— Это всё твоя улыбка, — тихо ответила Альжбета, хмуро глядя на сереющий пейзаж за окном. Август перевалил за свою половину. Скоро начнутся дожди, похолодает, и мир начнёт своё осеннее умирание.

Альжбета села за клавесин, вздохнула и тихонечко запела, осторожно беря ноты. Голос показался ей неповоротливым, гнусавым, дрожащим, а душа опустошённой, не способной более проникнуться музыкой.

Но чем дольше она вела свою песню, тем глубже уходила в себя. Она не думала о Мэйде, не думала о том, что её могли услышать и кому-то могло не понравиться её пение. Она осталась одна, а за спиной её, как тогда, одним декабрьским вечером в Атии, стоял батюшка, проводя рукой по её волосам, а матушка сидела на диванчике рядом и слушала её, слегка покачиваясь в такт музыке.

Голос окреп и высоко зазвенел, наполняя дом волнами грустной радости. Волнующая песня проникла во все потайные углы, раздвинув занавеси мрака, окутала серое утро нежными красками и согрела тоскующие по весне души. Голос девушки был чист, красив и нежен, и ей самой захотелось закрыться в комнате или в саду и предаться своему горю, но Мэйда так ждала этих уроков.

Когда Альжбета чисто пропела последнюю ноту, когда голос её, завертевшись, затих лёгким ветерком, девушка обернулась и удивлённо застыла: по щекам Мэйды лились чистые слезы, а господин Вайнхольд остановился у входа, потрясённо глядя на Альжбету.

— Кто научил тебя так петь?! — выдохнул он.

— Сестра…

— Ты поешь, как ангел!

— Нет, — грустно улыбнулась та. — Только моя сестра пела, как поют ангелы…

С этого дня Мэйда стала самой прилежной ученицей и охотно училась не только музыке и пению, но и манерам. Альжбета пока не могла научить её танцам, ибо не знала медлительных, важных, грузных «па» Аннаба. При королевском дворе танцевали нечто подобное, но часто лишь на открытии бала. В Карнеоласе предпочитали что-то более подвижное.

Следом за августом пришла золотая осень. За октябрём — ноябрь, гораздо более тёплый, чем в Атии. И однажды утром в конце ноября Альжбета открыла глаза и с восторгом обнаружила, что весь сад Вайнхольдов покрылся тонким покрывалом снега. Девушка выбежала на улицу и в благоговении взяла его в руки, сжала, попробовала на вкус и аромат. Это был тот же снег. Тот же снег, что и в Атии.

Альжбете нравилось вечерами сидеть в маленькой библиотеке Вайнхольдов у расписного окна с несколькими свечами на столе, что-нибудь читать, тихо беседовать с Мэйдой или мечтать о доме.

Она всегда мечтала о доме. Каждый день, каждую ночь, каждую минуту. Она привыкла к вечной горечи, глубоко засевшей в сердце, к страшному чувству одиночества. Молитвами о родных своих и земле своей девушка отпихивала невыносимый страх.

Сны сводили с ума. Ей часто снилось, что она возвращается в Атию, но не может найти ни своего дома, ни семьи. Лишь аллея из старых и чуждо шумевших тополей. «Где же они?» — спрашивала она у них. «Ушли», — отвечали деревья. Тогда Ишмерай шла пешком по Архею, заглядывала в каждый дом, звала их, обходила все государства и города, но не могла отыскать их. Будто прошли целые эпохи и целые времена.

Альжбете не снились ни лица, ни голоса, ни силуэты любимых и родных ей людей. Даже Марк более не приходил к ней, и каждый вечер перед сном девушка умоляла Господа ниспослать ей хотя бы отзвук его голоса, хотя бы отсвет от лица его. Она бегала в церковь едва ли не каждое утро. Но все мольбы были тщетны.

Альжбета продолжала много занималась с Мэйдой и неплохо выучилась местному языку, подружилась со слугами Вайнхольда, которые полюбили её за ласковый голос, простоту и за то, что она не задирала нос, переписывалась с преподобным Майахофом и часто вспоминала господина Бернхарда. Даже, казалось, Лейлин привыкла к ней.

Однажды Альжбета застала Лейлин за тем, как она подсматривает за их уроками с Мэйдой. И приятно удивилась, когда обнаружила, что служанка перестала горбить спину, стала любезнее и начала аккуратнее одеваться.

— Миррина Альжбета, — тихо и нерешительно сказала она, когда принесла ей выстиранные платья.

— Называй меня Альжбетой, — добродушно отозвалась та.

— Вы могли бы научить и меня манерам?

Альжбета хотела удивлённо фыркнут, но спохватилась и спокойно ответила:

— Почему бы и нет.

«Как бы смеялся Александр, — подумала Ишмерай. — Он то и дело обвинял меня в отсутствии манер. А теперь я стала учительницей!»

— Я хочу уметь красиво себя держать, красиво одеваться, говорить и танцевать, — заявила Лейлин. — Хочу удачно выйти замуж. Надоело быть служанкой.

— Ты — красивая, Лейлин, — ответила Альжбета, внимательно поглядев на девушку. — Но тебе осталось вытравить из тебя всю твою грубость. Ты хамоватая.

Брови Лейлин изумлённо поднялись, и она вдруг расхохоталась. Хрипло, грубо, но заразительно.

— По-твоему, я должна быть покладистой?

— Точно нет, — усмехнулась Альжбета.

— Да, мужчина должен знать, что ты всегда можешь как следует ответить.

С тех пор Лейлин стала внимательнее относиться к своим обязанностям в отношении новой приятельницы. И тщательнее вычищала её комнату и одежду.

Альжбета перестала