Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

Гости уехали, пообещав, что приедут на днях. Альжбета стояла на улице под вуалью густо валящего снега и грустно смотрела вслед карете. На душе её было тяжело.

Адлар Бернхард пощадил её, но скольких он погубил только из-за одной лишь веры? Скольких он сжёг заживо и замучил до смерти?

С подобными же мыслями Ишмерай ложилась спать и не могла заснуть. Ночью ей снились кричащие в агонии люди, которых заживо сжигали на чёрном костре. Костре, который она сама же развела.

Прошёл декабрь и начался январь. Домики Аннаба казались сказочными и пушистыми. Загородные просторы покрылись мягким покрывалом снега и переливались алмазным сиянием на солнце. Жемчужно-белые ветви величественными коронами красовались на деревьях. Зимняя сказка в Аннабе была столь же красива, как и в Атии. И Альжбета вспоминала о доме каждую минуту, тоскуя и скорбя.

Преподобный Майахоф и господин Бернхард заезжали к Вайнхольдам почти через день. Священник весело беседовал с госпожой Вайнхольд, господин Бернхард что-то рассказывал господину Вайнхольду и часто поглядывал на Альжбету, которая сидела в дальнем углу у окна и тихо учила Мэйду.

Господин Бернхард следил за нею так внимательно, что девушка испугалась — не подозревает ли он что-нибудь, не присматривается ли к ней, чтобы углядеть «нити дьявола».

Он поражено смотрел на девушку, когда она пела, глаза его наполнялись болью, как только музыка её ласково касалась его слуха, и Альжбете хотелось прекратить эту пытку. Он вежливо беседовал с нею всего только несколько минут, а после уезжал, и девушка озадаченно глядела ему в спину, наполняясь самыми темными предчувствиями.

Ишмерай неподвижно стояла у входа в кеосский собор, не решаясь войти внутрь. На площади у собора лежали тела. Много тел, сожжённых чёрным огнём. Роскошно украшенный свадебный наряд Ишмерай был залит кровью, а её обугленные руки медленно срывали с себя свадебную мантилью и украшения. Далеко впереди, у самого алтаря стоял бледный Марк. Он ждал её. С него капала вода, а на лбу виднелась огромная рана, и из неё на нарядный камзол обильно текла кровь. Он звал её. Но девушка не слышала ни звука.

Ишмерай не могла войти. Она бросила на ступени собора испачканную в крови мантилью, бросила белый саван, медленно уходя прочь.

— Ишмерай, — услышала она его голос. Его далёкий, но такой нежный и любимый голос. — Вернись ко мне.

— Марк, — горестно хрипела она, отдаляясь, в дрожащих руках сжимая обручальное кольцо.

Он шёл к ней, но никак не мог дойти, а Ишмерай не могла войти в собор и пойти к нему навстречу.

Девушка слышала его голос так отчётливо, будто он стоял рядом с ней. Это был Марк. Его голос, его нежность, его печаль. Ее печаль, её горе и любовь. Но она уходила от него, уходила прочь, разрывая душу свою, сгорая в собственном чёрном пламени.

Рядом появилась чья-то тень. Она ласково взяла Ишмерай за руку и повела прочь от собора.

Поднялся ветер, окутывая её и её загадочного спутника. Черные волны ложились на её голову, кожу, шепча ей, дотрагиваясь до волос, туманя разум и душу.

«Не шепчись с чёрными ветрами, Дитя Солнца! — услышала она полудетский голос, молящий, испуганный. — Не шепчись!»

Ишмера й казалось, что она уже слышала этот голос, когда-то очень давно, в навсегда потерянной жизни. Голос этот звучал вновь и вновь, но девушка не могла разобрать ни слова.

Альжбета проснулась посреди ночи в слезах, а в темной её комнате все ещё витал голос Марка, зовущий её.

Вместе с горем пришло отчаяние, вместе с отчаянием тоска, страх, ненависть ко всему, что её окружало теперь, злость на тех, с кем она жила. Тьма накрыла её, и Ишмерай более не могла увидеть ни проблеска. Не осталось ничего, во что можно было бы верить, никого, кому можно было бы довериться. Она была только одна и должна была бороться собственными силами.

Тусклый свет зимнего утра нашёл её в библиотеке, мертво и потеряно глядевшей во тьму своей души. Господин Вайнхольд, увидевший её, испугался бледности её лица и уверено заявил, что она захворала, посему запретил ей утруждать себя занятиями с Мэйдой и отправил в комнату, после чего и Ирма, и госпожа Вайнхольд пытались определить её болезнь. Девушка не спустилась даже тогда, когда приехали господин Бернхард и преподобный Майахоф.

Однако священник все же постучался в её комнату, подошёл к её кровати и так печально поглядел на Ишмерай, что девушка, всхлипнув, выдавила:

— Помолитесь за меня, господин Майахоф! Мне так страшно!

Девушка рассказала ему о сне, об окровавленном лице жениха и её отречении от него, после чего господин Майахоф ответил:

— Сон этот говорит о том, что ты поворачиваешься к жизни. Ты пытаешься забыть свои горести и обращаешься к жизни новой.

— Но собор…

— Собор означает смерть. Твой возлюбленный погиб, посему оставался внутри и не мог выйти. Ты же жива, посему ты не можешь войти, а кто-то спасает твою жизнь, уводя прочь от этого собора. Во сне это всего лишь тень. Но когда в твоей жизни появится кто-то, кто захочет помочь тебе, не отворачивайся от него. Позволь ему спасти тебя.

После этих слов Ишмерай решила бороться. Бороться до конца, что бы не ждало её, — поражение или победа. Она не желала отказываться от Марка, забывать его, несмотря на его смерть, но она должна была жить. Иначе все будет напрасно. Особенно смерть Марка, Марцелла, Александра и тех, кто защищал её до самого до конца.

Спустя несколько дней господин Вайнхольд посоветовал Альжбете сходить в город, развеяться, и девушка согласилась. Чтобы оправдать её одинокую прогулку в Аннаб перед госпожой Вайнхольд, Ирма попросила Альжбету забрать у одного известного портного две шляпки, которые нужны были госпоже Вайнхольд весной.

Альжбета надела свой тёплый плащ, перчатки, спряталась под широким капюшоном и неторопливо направилась в город, наслаждаясь свежим воздухом и возможностью размять ноги. Мастерская портного находилась в пустых узких переулках, находившихся далеко от главной улицы, и девушка вздохнула свободно — в таких переулках было меньше всего солдат.

Закрываясь от каждого