Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

роботы воспитывали детей. И он отправил меня в Приют. Чтобы меня взяли под опеку. Я могу перехитрить Ани, но я не могу перехитрить этих ребят. У каждого найдётся, что сказать мне.

Впрочем, похоже, они тоже не знают, чего хотят. Но тут я как раз смогу пригодиться. У каждого из них своё мнение, но все сходятся в одном: мы — часть чего-то общего. Осколки целого. Что это за целое — мы выясним. Может, найдём решение вместе. А может, кто-то из нас.

Возможно, это буду я».

Катя вернулась в спальню. В красном свете обогревателя была хорошо видна крепко спящая Оди: круглое, доброе лицо и короткая стрижка-каре. Совсем не лицо грешницы.

Катя забралась под одеяло, стуча зубами, и уснула, как только согрелась. Перед сном она успела подумать только одно: «Как бы мне поскорее найти ответ?».

Те, кто ночевал в Приюте, знали, что с утра обязательно будет жареный бекон на электроплитке и множество самой разной еды. Катя не спрашивала, откуда это всё берётся: она решила, что будет есть всё, что предлагают, и делать всё, что от неё просят. Хороший способ казаться полезной и не мешаться.

— Ал, не грызи сырые орехи, да ещё с таким треском. Нам важен каждый зуб! — сказал Ротор.

Оди хихикнула.

— О, вы слышали эту рекламу? — оживилась Катя.

— Все её слышали. Возьми ещё кофе, — сказал Сыр.

— Спасибо, — сказала Катя и зевнула. Кофе был жутко горьким, но она не жаловалась.

— Галя сама не спит и другим не даёт, — сказал Ротор.

Оди шлёпнула его по руке.

— Не критикуй Галю! У каждого свой взгляд на мир.

— Взгляд… — буркнул Ротор. — Да у Гали взгляд. Она смотрит на тебя стеклянными глазами, пока тебе не станет стыдно. Непонятно от чего. А только ты открываешь рот, перебивает цитатой из Писания.

— Не критикуй Галю!

— А ты чего защищаешь? Ты вообще человек науки.

— Я, как человек науки, говорю, что не бывает верных моделей действительности. Бывают полезные.

— Полезно спать по ночам, — сказал Ротор и ушёл, облизывая на ходу пальцы.

— Нас с Галей кто-то слышал? — спросила Катя.

— Нет, — сказал Сыр. — Просто Галя приходит к новичкам по ночам. Все знают.

— И Джо знает?

— Конечно.

— А он знает, что… ну… Галя его не очень любит?

— Галя всех любит. Но это же Галя, — сказал Сыр.

— Галя — совесть в квадрате, — сказала Оди. — Она извлекает логарифм порока, берёт интегралы священных текстов и решает системы этических уравнений.

Катя подняла взгляд от чашки на Оди. Оди, как всегда, говорила с иронией: мол, вы ждёте от меня математических метафор? Вот вам! Полюбуйтесь, как это ужасно.

— Скорее, подгоняет желаемый ответ, — сказал Ал, возившийся у раковины. — Кто хочет жареный лук?

— Я! — поднял руку Сыр.

— Хватит жрать. Пойдём, — сказала ему Оди.

— Но…

— Я сказала: хватит жрать, — сказала Оди, и Сыр почему-то подчинился.

Они ушли. На кухне остались только Катя, которая сегодня проснулась позже всех, и Ал. Ал прекратил возиться за стойкой и сел за стол.

— Религия — для тех, кто боится ада, — сказал Ал. — Духовность — для тех, кто там побывал. Это Боуи.

— А… — сонно сказала Катя. — Ты тоже слушаешь?

Ал кивнул.

— Почему у Джо такой странный взгляд?

— Никто не знает. Сам он делает вид, что не понимает, когда его спрашивают.

— А ты что думаешь?

Ал почесал нос. У него были длинные светлые волосы. Сам он был высокий, нескладный и немного сутулился, отчего, как и Ани, был похож на вопросительный знак, который переоделся восклицательным.

— Он всё время смотрит один и тот же старый фильм. Фильм про режиссёра, который снимает фильм. Мне кажется, он себя тоже воображает таким режиссёром. Джо кажется, что он видит мир через объектив камеры. Ну или он сам камера. Такой наблюдатель. Не живёт, а фиксирует жизнь на плёнку.

— А что за фильм?

— «Восемь с половиной».

Катя посмотрела на часы.

— Уже десять, а не восемь. А что за фильм?

— «Восемь с половиной». Это название фильма.

— А-а-а. Я не выспалась. Странное название.

— Ты не видела? Ничего, Джо тебе ещё его покажет. Хороший фильм. Странный, но гораздо лучше, чем все эти битадаптивы. Какие тебе фильмы нравятся?

Катя заметила, что Ал ничего не ест, но поглядывает на неё. Она вспомнила, что ей вчера шепнула Сандра по поводу Ала, и резко проснулась.

— Хороший кофе, — сказала Катя. — Горький.

Ал улыбнулся и ничего не сказал, хотя Катя от волнения начисто проигнорировала его последний вопрос.

— Я побежала на работу, — быстро сказала Катя.

— Ты работаешь? — спросил Ал.

— И учусь, — сказала Катя.

— Молодец, — улыбнулся Ал.

«Вы ещё узнаете, какая я молодец», — подумала Катя и убежала не прощаясь.

Сицилианская защита под простынёй

Анна забралась с ногами под одеяло не раздеваясь. Включила кондиционер на полную мощность, и на полгромкости — телевизор.

Она не сердилась на Сокращённо Кея. Конечно, то, что он ей предложил, было грубее грубого. Но Кей отлично знал, как она это воспримет. Её работой — уже лет десять — было задавать неудобные вопросы предпринимателям. Находить слабые места — и бить по ним. Нет ничего более обыкновенного, чем человек, увлечённый идеей, который в упор не хочет замечать неприятных фактов. Например, того, что мало кто захочет совать себе в рот слишком много понимающую зубную щётку и платить за неё двадцать долларов в месяц.

Настала, видимо, пора и ей позадавать себе неудобные вопросы. Люди, которым нечего от себя скрывать, не попадают в отели, которых не бронировали. Не так ли?

Так что, наверное, этот тип прав. Но какой он неприятный всё-таки. Вечно правый, холодный. Хотя нет, не холодный. Честный. Печальный даже немного. Как будто он врач, а она — Анна — перелом. И хотя Анна не виновата, что она перелом, у неё есть все основания не любить врача. Он будет смотреть, как она срастается. И от этого, наверное, всем станет лучше, но она перестанет быть переломом. То есть перестанет быть собой. Какое-то дурацкое, витиеватое сравнение.