СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Надписи на экране гласили, что процесс бурения запущен в 19:22 29 марта 2061 года инженером Игорем Мезенцевым. Получалось так, что я, воспользовавшись его придумкой, присвоил себе ее результаты. И теперь формально мое имя должно было значиться в протоколах, как имя возможного первооткрывателя жизни за пределами Земли.

Моя давняя мечта осуществилась, но в тот момент я не испытал особой радости.

Все это весьма спорно: кто первооткрыватель, а кто нет. Разве не ученые-биологи, получив через несколько лет результаты анализа проб воды, обнаружат (или не обнаружат) в ней наличие организмов? Разве не за ними последнее слово? А как быть с организаторами нашей экспедиции, с проектировщиками, со строителями, со всеми остальными специалистами – они разве тоже не причастны к результатам? Кто из перечисленных людей сделал больше для того, чтобы ответить на поставленные вопросы: возможна ли организация колоний на Каллисто и Ганимеде, есть ли жизнь на Европе?

Джеймс Молли трудился так же, как и все мы, он подарил нашей экспедиции спасительную идею, он участвовал в выборе места для посадки «Миноса» и «Радаманта» и прекрасно знал, где, как и куда копать. Он выбирал место, и ему по праву принадлежала честь запускать бур. Кто мне теперь поверит, что я не специально сделал так, чтобы именно моя фамилия попала во все новости и электронные газеты? Мне стыдно перед Джеймсом.

Мы вернулись обратно на «Зевс» – там была большая шумиха, все прыгали и веселились, хвалили и чествовали нас (но в основном меня). Это тяготило. Приходили поздравления с Земли и Марса, отовсюду. Нам воздавали почести, у нас брали интервью. Мне позвонила даже милая Света, бывшая моя девушка, с которой я расстался два года тому назад ради того, чтобы оказаться на Европе. Она искренне радовалась моему успеху.

Еще на борту «Юрия Гагарина» я трижды извинился перед Джеймсом и честно признался, что даже не думал о том, что так получится. Я обещал, что когда мы прилетим обратно, я скажу всем, что настоящим первооткрывателем является он, Джеймс Молли, но Джеймс лишь понуро качал головой или грустно отшучивался. Он думал, что я обманываю его: никому ничего я говорить не собираюсь.

Однако я сдержал свое обещание. Как только отгремели первые фанфары и меня немного оставили в покое, я постарался встретиться с начальником орбитальной станции «Зевс». Его звали Мацуи. Он был японец по национальности и пользовался таким большим уважением за свои усилия при ее создании, что ни у кого не возникало сомнений в справедливости именно его назначения на должность начальника. Да, первоначальная идея и первые чертежи «Зевса» были выполнены советским инженером Николаем Кошелевым, строили станцию в основном советские специалисты, но Мацуи так быстро и настолько плодотворно включился в это международное космическое строительство, что со временем смог вывести его на новые высоты. Кошелева, конечно же, не забыли, но Мацуи значительно обогатил проект Николая, творчески развил и дополнил его. Он обладал непререкаемым авторитетом.

На церемонии нашего награждения, когда нам вручали памятные подарки, он произнес торжественную речь, подчеркнув, что наступает эра новых открытый и нам всем посчастливилось увидеть ее своими глазами. На церемонии у меня, естественно, не было никакой возможности объяснить всем собравшимся свою позицию; со всех сторон неслись потоки восторженных слов: вы такой молодец, вы первооткрыватель внеземной жизни, ваше имя останется в истории. Практически все говорили с непревзойденной уверенностью, будто не будет нескольких лет бурения, будто микроорганизмы уже найдены в европейской воде. Почти никто не сомневался в успехе. На все похвальбы я упорно отвечал: как же остальные участники экспедиции?

Конечно, кто-то пытался сместить акцент, напоминая, что не Европой единой жива была наша космическая одиссея, были еще два других спутника, там ведь также достигнуты выдающиеся результаты. В этот момент все, естественно, делали взмах руками: а ведь точно, как же мы могли забыть, есть же еще Каллисто и Ганимед!

Но большинство вспоминало только про бурение. Заострение внимания на нем было мне в тягость. Я, как мог, сопротивлялся потокам восторженных отзывов в мой адрес, утверждал, что Джеймс Молли сделал больше, чем я, Белов и Нойверт тоже отдали все свои силы. Но ко мне никто особо не прислушивался, все думали, что я говорю это из вежливости. Начальник научного отдела станции Джузеппе Тиала, заметив в моих словах чуть больше вежливого самоотречения, чем надо, улучив удобный момент, шепнул мне на ухо:

— Ладно, не перегибайте с этим палку.

Так или иначе, я отправился на встречу к Мацуи, в надежде поговорить с ним наедине. Он принял меня без промедления. Должно быть, он полагал, что я хочу поблагодарить его за помощь.

Когда после короткого предисловия он услышал от меня, что я отказываюсь от того, что это я починил бур, его лицо вытянулось и даже побелело, что до этой секунды представлялось мне невозможным. Он переспросил меня, что я имею в виду. Я повторил слово в слово. Не понимая, со своей стороны, что за бред я несу, Мацуи через несколько реплик буквально взорвался.

— Мезенцев, вы идиот?! Или это первоапрельская шутка? Кстати, было уже третье апреля: близился день космонавтики.

— Нет, это не шутка, — ответил я, — Молли придумал, как запустить бур, а не я.

— Но ведь есть записи.

— Они не дают правильного представления о том, что случилось.

— Господи, и что же вы предлагаете? Объявить, что аппаратура ошиблась? Это же смешно!

— Нет. Надо просто сказать, что бур запустил я, но это формальность – формальность! — а все необходимое для запуска сделал Джеймс! Не я, не Григорий, не Мартин. Он!

— А вы все это время ничего не делали, так что ли?

— Какая разница, что я делал?!

— Что произошло между вами и Молли?! — ошеломленно спросил Мацуи – Он надавил на вас? — и добавил, закатывая глаза, — Нонсенс! Первооткрыватель отказывается от открытия! Я распалился.

— Я еще ничего не открыл! Скажите, прошу вас, скажите всем, что все сделал Молли! Мацуи схватился за голову.

— Не понимаю. Не могу понять… Вы точно уверены, что хотите отказаться от того, что сделали? Я ответил, не раздумывая:

— Конечно, потому что иначе получается нечестно с моей стороны. Я не хотел присваивать его работу себе. Пусть я сделал не меньше, чем он, но именно он спас экспедицию.

Мацуи глубоко задумался. Должно быть, в его мыслях проносились всевозможные варианты выхода из ситуации. Ему, вне всяких сомнений, не хотелось, чтобы экспедиция закончилась скандалом. Он некоторое время сидел неподвижно, глядя мимо меня. Потом все-таки сфокусировал взгляд на мне и заговорил:

— Сделаем вот как. Будем упоминать обе ваши фамилии…

— Ну, тогда называйте все четыре! — перебил его я, но он продолжал.

— Я сказал: обе! В будущем мы сказали бы – на Европе обнаружены бактерии, названные именем их первооткрывателя Игоря Мезенцева, а теперь мы скажем – найдены бактерии Мезенцева-Молли…

Прямо не знаю, что на меня нашло, но я опять довольно грубо перебил Мацуи.

— Вы говорите так, как будто мы уже что-то нашли!

— Хватит! — крикнул он гневно, правда, тут же смягчился, — Честно говоря, я потрясен вашим поступком. Другой бы просто отделался словами о том, как все здорово работали. Но вы готовы пожертвовать своим именем ради товарища. Я не знаю, что еще можно к этому добавить – я потрясен. Но будет так, как я вам сейчас сказал.

Я вышел из кабинета Мацуи в подавленном состоянии. Ярко освещенный изогнутый коридор казался мне теперь самым унылым местом на свете. Мимо шли две работницы местной оранжереи, молоденькие девушки. Они весело приветствовали меня, но я, увлеченный своими переживаниями, не ответил им. Огорченные моей реакцией, они пошли дальше, пожимая плечами. Одна из них обернулась, чтобы еще разок взглянуть на меня, потом сказала что-то своей подружке, та тоже обернулась, но они не остановились и через полминуты скрылись за поворотом.

Сев на корточки рядом с дверью Мацуи, прижавшись спиной к белой шершавой поверхности стены, я тихо выругался. Самым сильным чувством в этот момент было чувство стыда.

Потом я отправился к себе. По пути меня иногда встречали радостные ободряющие слова и крики, кто-то даже снял мою понурую походку на камеру, люди вокруг говорили обо мне и, наверное, завидовали.

Позже, когда все воочию увидели мой отказ от будущих почестей, кто-то стал смотреть на меня с удивлением – все-таки я совершил неординарный поступок – но при этом стали смотреть и с одобрением.

Когда я вошел в свою комнату, я обнаружил там одиноко сидящего в кресле Джеймса. При моем появлении он поднялся. Секунд двадцать мы молча стояли. Мне нечего было сказать, кроме очередного извинения, но ведь их количество никогда не перерастет в качество. Я попытался сделать все возможное, чтобы вся известность перешла к нему. Это справедливо, к тому же, он любит всеобщее внимание значительно больше, чем я. Вдруг он улыбнулся и подошел ко мне.