Косарев - Николай Владимирович Трущенко

кому обратиться за указаниями, так как до самого заседания не знали, что будут предлагать члены бюро, потребовавшие созыва экстренного пленума ЦК. Сейчас мы думаем, что Смородин прав, считая принятое решение ошибкой, — откровенно признался Леонов.

Петровский согласно кивнул головой.

— А статью в «Правду» вы тоже без чьего-либо согласия писали? Может быть, по просьбе Бухарина?

— И свое письмо о поколениях, которое «Правда» первого января напечатала, мы тоже ни с кем не согласовывали, — за всех ответил Смородин.

— А о статье Трейваса, Файвиловича и иже с ними вы тоже ничего не знали?

— Нет…

— Черт знает что у Бухарина в редакции творится. Правая рука не знает, что делает левая. В одной газете, да еще в центральном органе партии прямо-таки ристалище комсомольское устроили…

Цекамольцы сидели подавленные: «Обскакали, выходит, нас сегодня сторонники Лео…»

— Ну что же, — резюмировал Сталин. — Раз все присутствующие оценивают сегодняшнее решение пленума ЦК комсомола как ошибку, надо созвать новое заседание пленума.

Сталин сделал большую паузу и мерными ударами трубки о край пепельницы стал выбивать из нее пепел. «Раз, два, три…, — считал про себя Смородин. — Как гвозди в гроб заколачивает… Пришло же на ум такое дурацкое сравнение».

А Сталин тем временем продолжал:

— Надо созвать пленум. Прямо, без обиняков, сказать товарищам об этой ошибке и исправить ее…

На этом разговор был окончен.

На другой день, 17 января, состоялся намеченный ранее пленум ЦК комсомола. Он обсудил и утвердил тезисы «Об очередных задачах союзного строительства». Открывая пленум, Петр Смородин сделал заявление о том, что члены ЦК, голосовавшие вчера против выделения нашего представителя для выступления на XIII партийной конференции, считают свое голосование ошибкой.

18 января «Правда» опубликовала официальное сообщение об очередном пленуме Цекамола и его резолюцию: «В происходящей дискуссии по вопросам партийного строительства, — говорилось в ней, — всплыл вопрос о двух поколениях в нашей партии, поставленный оппозицией в явно фракционных целях. В этой фракционной борьбе оппозиция заходит так далеко, что прибегает к использованию документов, не характерных для настроения большинства рабочей молодежи… Пленум считает, что та постановка вопроса, которая дана Троцким и всей оппозицией… не отвечает фактическому взаимоотношению «стариков» и «молодых» в коммунистическом движении… объективно может привести только к одному: к восстановлению молодого поколения… не прошедшего в полной мере революционно-марксистской школы Ленина, против руководящего влияния большевистского костяка нашей партии».

Это решение стало сильным оружием в борьбе молодых революционеров с оппозицией. Комсомольские активисты двинулись в молодежные аудитории бороться за линию ЦК партии, за решение январского пленума ЦК РКСМ.

НАСТУПАЛО ВРЕМЯ КРУТЫХ ПЕРЕМЕН

…Накануне Косарев был в губернии. Сойдя с поезда на перрон Циколаевского вокзала, Саша без промедления вышел на Каланчевскую площадь. У крыльца бывшего «Царского павильона» рабочие спускали с крыши длинное до земли красно-черное полотнище.

— Что случилось?..

Ответ сразил Косарева:

— Ленин помер!

Лицо Александра стало серым. «Скорей, скорей в райком…» Он не шел — стремглав бежал по московским улицам и переулкам, а в голове мелькали воспоминания, одно дороже другого. Сильные душевные переживания глубоко врезаются в человеческую память и оживают при других, нередко более значимых, обстоятельствах. Вот и сейчас встречи с Лениным, одна за другой, возникали в памяти юноши.

…С весны 1918 года, когда Советское правительство переехало из Петрограда в Москву, активист Союза рабочей молодежи Саша Косарев шел на всевозможные ухищрения, только бы еще и еще раз увидеть Ленина.

Сейчас вспомнил он, как в июне 1918 года приятель из Симоновского подрайона сообщил доверительно: «В полдень на заводе АМО Ленин будет…» Кузовной цех, куда сразу по приезде на АМО направился Ленин, тогда только достраивался, был в лесах. От свежей щепы, от сосновой рощи на цех накатывали острые, пьянящие запахи. По зыбкому настилу-времянке Ленин проворно поднялся на второй этаж. С невысокой трибуны, сбитой из досок, Ильич внимательно взглянул на людей; Косареву показалось, что и на него. Ленин, не мешкая, начал речь о тяжелом переходе от разрухи, вызванной войной, на дорогу социализма.

Это была вторая встреча Косарева с вождем революции. Саша на всю жизнь запомнил его слова:

— Без труда, без затраты огромной энергии мы не сможем выйти на дороги социализма.

Потом Косарев слушал Ленина на заводе «Динамо» — седьмого ноября двадцать первого года. Рабочие привели в порядок помещение цеха малых моторов, поставили скамейки, иллюминировали по возможности «зал», а над трибуной на железной ферме прикрепили портрет Карла Маркса.

— Можете ли вы помочь электрифицировать деревню?

Этот с ходу брошенный вопрос прояснил многое. Начиналась новая, столь желанная пора в жизни молодой Республики Советов — хозяйственное строительство…

В тот траурный день Саша собрал пленум райкома комсомола. А потом все активисты пошли на фабрики и заводы — повсеместно проходили траурные митинги, посвященные памяти вождя. Косарев — в Дом научных работников.

Заседание научных работников открыл ветеран партии С. И. Мицкевич. Собравшиеся в зале сидели в скорбном молчании, угрюмые, некоторые беззвучно плакали. Тихо, почти вполголоса, исполнили похоронный марш: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»

Мицкевич предоставил слово наркому просвещения А. В. Луначарскому.

Луначарский начал тихо, без пафоса, почти по-домашнему:

— Отошедший от нас человек был велик во всех проявлениях своей личности. Мы поражались исполинским силам этого ума, который проявлялся не только в больших произведениях или больших актах замечательной, полной мирового значения жизни, он проявлялся постоянно в процессе повседневной работы, при разрешении каждой проблемы, которую жизнь ставила перед ним.

Владимиру Ильичу присуща была какая-то небывалая духовная грация, доброта великана, которой он был преисполнен, которой он дышал.

Луначарский вдруг замолчал. Снял пенсне и долго протирал их белоснежным платком.

— Несмотря на черты, которые я указал, — продолжал Анатолий Васильевич дрогнувшим голосом, — на его ласковость и прекрасные товарищеские чувства к близким, он был недобродушен. В социальном смысле слова он был бестрепетным хирургом, и маленьким добрячкам-обывателям могло даже казаться, что Ленин жестокий, сухой, величавый геометр, зодчий, который не считается с тем, что строить ему приходится большое здание. Он брал все в необычайно крупных размерах и жил в атмосфере вопросов необычайно крупных