Косарев - Николай Владимирович Трущенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петровский согласно кивнул головой.
— А статью в «Правду» вы тоже без чьего-либо согласия писали? Может быть, по просьбе Бухарина?
— И свое письмо о поколениях, которое «Правда» первого января напечатала, мы тоже ни с кем не согласовывали, — за всех ответил Смородин.
— А о статье Трейваса, Файвиловича и иже с ними вы тоже ничего не знали?
— Нет…
— Черт знает что у Бухарина в редакции творится. Правая рука не знает, что делает левая. В одной газете, да еще в центральном органе партии прямо-таки ристалище комсомольское устроили…
Цекамольцы сидели подавленные: «Обскакали, выходит, нас сегодня сторонники Лео…»
— Ну что же, — резюмировал Сталин. — Раз все присутствующие оценивают сегодняшнее решение пленума ЦК комсомола как ошибку, надо созвать новое заседание пленума.
Сталин сделал большую паузу и мерными ударами трубки о край пепельницы стал выбивать из нее пепел. «Раз, два, три…, — считал про себя Смородин. — Как гвозди в гроб заколачивает… Пришло же на ум такое дурацкое сравнение».
А Сталин тем временем продолжал:
— Надо созвать пленум. Прямо, без обиняков, сказать товарищам об этой ошибке и исправить ее…
На этом разговор был окончен.
На другой день, 17 января, состоялся намеченный ранее пленум ЦК комсомола. Он обсудил и утвердил тезисы «Об очередных задачах союзного строительства». Открывая пленум, Петр Смородин сделал заявление о том, что члены ЦК, голосовавшие вчера против выделения нашего представителя для выступления на XIII партийной конференции, считают свое голосование ошибкой.
18 января «Правда» опубликовала официальное сообщение об очередном пленуме Цекамола и его резолюцию: «В происходящей дискуссии по вопросам партийного строительства, — говорилось в ней, — всплыл вопрос о двух поколениях в нашей партии, поставленный оппозицией в явно фракционных целях. В этой фракционной борьбе оппозиция заходит так далеко, что прибегает к использованию документов, не характерных для настроения большинства рабочей молодежи… Пленум считает, что та постановка вопроса, которая дана Троцким и всей оппозицией… не отвечает фактическому взаимоотношению «стариков» и «молодых» в коммунистическом движении… объективно может привести только к одному: к восстановлению молодого поколения… не прошедшего в полной мере революционно-марксистской школы Ленина, против руководящего влияния большевистского костяка нашей партии».
Это решение стало сильным оружием в борьбе молодых революционеров с оппозицией. Комсомольские активисты двинулись в молодежные аудитории бороться за линию ЦК партии, за решение январского пленума ЦК РКСМ.
НАСТУПАЛО ВРЕМЯ КРУТЫХ ПЕРЕМЕН
…Накануне Косарев был в губернии. Сойдя с поезда на перрон Циколаевского вокзала, Саша без промедления вышел на Каланчевскую площадь. У крыльца бывшего «Царского павильона» рабочие спускали с крыши длинное до земли красно-черное полотнище.
— Что случилось?..
Ответ сразил Косарева:
— Ленин помер!
Лицо Александра стало серым. «Скорей, скорей в райком…» Он не шел — стремглав бежал по московским улицам и переулкам, а в голове мелькали воспоминания, одно дороже другого. Сильные душевные переживания глубоко врезаются в человеческую память и оживают при других, нередко более значимых, обстоятельствах. Вот и сейчас встречи с Лениным, одна за другой, возникали в памяти юноши.
…С весны 1918 года, когда Советское правительство переехало из Петрограда в Москву, активист Союза рабочей молодежи Саша Косарев шел на всевозможные ухищрения, только бы еще и еще раз увидеть Ленина.
Сейчас вспомнил он, как в июне 1918 года приятель из Симоновского подрайона сообщил доверительно: «В полдень на заводе АМО Ленин будет…» Кузовной цех, куда сразу по приезде на АМО направился Ленин, тогда только достраивался, был в лесах. От свежей щепы, от сосновой рощи на цех накатывали острые, пьянящие запахи. По зыбкому настилу-времянке Ленин проворно поднялся на второй этаж. С невысокой трибуны, сбитой из досок, Ильич внимательно взглянул на людей; Косареву показалось, что и на него. Ленин, не мешкая, начал речь о тяжелом переходе от разрухи, вызванной войной, на дорогу социализма.
Это была вторая встреча Косарева с вождем революции. Саша на всю жизнь запомнил его слова:
— Без труда, без затраты огромной энергии мы не сможем выйти на дороги социализма.
Потом Косарев слушал Ленина на заводе «Динамо» — седьмого ноября двадцать первого года. Рабочие привели в порядок помещение цеха малых моторов, поставили скамейки, иллюминировали по возможности «зал», а над трибуной на железной ферме прикрепили портрет Карла Маркса.
— Можете ли вы помочь электрифицировать деревню?
Этот с ходу брошенный вопрос прояснил многое. Начиналась новая, столь желанная пора в жизни молодой Республики Советов — хозяйственное строительство…
В тот траурный день Саша собрал пленум райкома комсомола. А потом все активисты пошли на фабрики и заводы — повсеместно проходили траурные митинги, посвященные памяти вождя. Косарев — в Дом научных работников.
Заседание научных работников открыл ветеран партии С. И. Мицкевич. Собравшиеся в зале сидели в скорбном молчании, угрюмые, некоторые беззвучно плакали. Тихо, почти вполголоса, исполнили похоронный марш: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…»
Мицкевич предоставил слово наркому просвещения А. В. Луначарскому.
Луначарский начал тихо, без пафоса, почти по-домашнему:
— Отошедший от нас человек был велик во всех проявлениях своей личности. Мы поражались исполинским силам этого ума, который проявлялся не только в больших произведениях или больших актах замечательной, полной мирового значения жизни, он проявлялся постоянно в процессе повседневной работы, при разрешении каждой проблемы, которую жизнь ставила перед ним.
Владимиру Ильичу присуща была какая-то небывалая духовная грация, доброта великана, которой он был преисполнен, которой он дышал.
Луначарский вдруг замолчал. Снял пенсне и долго протирал их белоснежным платком.
— Несмотря на черты, которые я указал, — продолжал Анатолий Васильевич дрогнувшим голосом, — на его ласковость и прекрасные товарищеские чувства к близким, он был недобродушен. В социальном смысле слова он был бестрепетным хирургом, и маленьким добрячкам-обывателям могло даже казаться, что Ленин жестокий, сухой, величавый геометр, зодчий, который не считается с тем, что строить ему приходится большое здание. Он брал все в необычайно крупных размерах и жил в атмосфере вопросов необычайно крупных
