Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

«Воля России» не забыла язвительно посмеяться над редакцией «Руля», говоря, что он «не может даже понять, как люди могут протестовать против молебнов о восстановлении монархии… В добрый час. Сбрасывайте, господа, вашу личину. Чем скорее вы, по примеру до сих пор признаваемого вами великим князем Дмитрия Романова, объявите себя монархистами, тем скорее, следуя вашему собственному выражению, „воздух очистится“»[133]. С юридической точки зрения Дмитрий Павлович безусловно был потенциальным наследником, однако не первой очереди, а только после прекращения ветви «Владимировичей». Заявление Дмитрия Павловича оказалось фактически последним его политическим заявлением, он быстро дистанцировался от интриг монархистов и более не занимался политикой в эмиграции. Фактически существовавшее всего несколько месяцев «дмитровское» направление в эмиграции исчезает. Вопрос: откуда оно взялось?

Здесь следует упомянуть немаловажное обстоятельство. Выбирая из Романовых наиболее удобную фигуру, эмигранты фактически исходили из того, насколько на нее можно влиять. С другой же стороны, эмигранты были вынуждены признать, что чем нескандальнее фигура, тем монархическое знамя может оказаться крепче. Именно поэтому Дмитрий Павлович оказался в эмиграции весьма кстати. С одной стороны, он был участником убийства Григория Распутина, что, собственно говоря, и придавало ему популярности. С другой же — он член Дома Романовых, а значит, он будет в силу своей природы поддерживать настроения правой эмиграции. Расчет в этом смысле именно на Дмитрия Павловича делался не абсолютистами, а именно конституционалистами. Основная же идея данной политической группы исходила из того, что в случае возвращения монархии в России она будет конституционной. Дмитрий Павлович всегда сторонился политики, участвовать в политических играх эмигрантов он не хотел. Однако именно он оказался такой удобной фигурой для части русской эмиграции. Сконструировать этот «символ» у эмигрантов не получилось.

В то же время следует поднять вопрос о юридической стороне дискуссии о преемстве власти. Данные прения, без прекращения, фактически длятся весь прошедший с марта 1917 года век. По этому поводу написано большое количество статей и книг, которые по-разному, по большей части в зависимости от политических предпочтений, трактуют Основные Законы Всероссийской Империи (которые в династическом смысле сохраняют актуальность вне зависимости от изменений политической и государственной конъюнктуры последнего столетия). В данном вопросе, нам кажется, вполне правомерно обратить внимание на нескольких авторитетов — современников событий отречения. Один из непосредственных участников февральских событий в Петрограде, человек, который на основе определенного черновика (вместе с В. В. Шульгиным) составлял акт об отречении Великого Князя Михаила Александровича, В. Д. Набоков в своих воспоминаниях сохранил такое видение юридической стороны этого вопроса. Владимир Дмитриевич говорил, что уже в акте 2 марта «был неустранимый внутренний порок. Наши основные законы не предусматривали возможности отречения царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся престолонаследия в этом случае. Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения или помешать ему. Это есть именно тот факт, с которым должны быть связаны юридические последствия». Именно на основе этого русский политик делал вывод о том, что «принятие Михаилом престолы было бы, таким образом… с самого начала порочным»[134]. В этом же смысле рассуждали и русские юристы. Сенатор Н. Н. Корево, который оправдывал линию «Владимировичей» и лично Кирилла Владимировича, соглашался с тем, что «отречение Монарха — Помазанника Божьего — является противоречащим акту Священного Его Коронования и Миропомазания»[135]. Однако в вопросах наследования Корево рассматривал данную проблему более грамотно, доказывая, что первоочередное право принадлежит Кириллу Владимировичу. В данном случае перед правоведами встала серьезнейшая юридическая дилемма. Если отказ от прав на престол — вопрос чрезвычайно щепетильный в силу отсутствия его юридического обоснования по Основным законам, то факт принятия на себя главенства в Императорском Доме старшим по праву наследования членом фамилии в эмиграции вовсе не имел прецедента.

На протяжении XIX-ХХ вв. среди других монарших фамилий такие прецеденты проявились в истории Бурбонов, Савойев, эфиопской династии Соломонидов, Саксен-Кобург-Готов в Болгарии и т. д. Исторически каждый подобный прецедент в истории династий приводил к разделению династий на враждующие лагеря. Главное обвинение, которое выдвигали друг другу соперники, — неправильная трактовка династического законодательства. Напомним, что наиболее показательным стал конфликт по поводу трактовки последней воли короля Испании Фердинанда VII (1833), который изменил систему наследования престола и сделал свою дочь Изабеллу наследницей престола, в обход своего брата Дона Карлоса, графа Молина. Непризнание последним изменения закона привело к возникновению карлистского движения во главе с Доном Карлосом, который объявил себя королем Испании Карлом V. Иными словами, исторические прецеденты непризнания прав наследников в европейской истории уже к 1920-м гг. были.

Бывший приват-доцент Московского университета, в эмиграции преподаватель Софийского университета М. В. Зызыкин, уже находясь в Болгарии, писал: «все его [Великого Князя Михаила Александровича в акте 3 марта. — В. Ч.] заявления в Манифесте, в том числе и признание так называемого Временного Правительства, юридические ничтожны, кроме явного отречения за себя от Престола». Но для нас главное не «юридическое ничтожество отречения», а именно вопрос о юридической преемственности престола. М. В. Зызыкин делает достаточно детальное рассмотрение ветвей династий, старшей из которых является, безусловно, ветвь Великого Князя Владимировича Александровича. В ней родились: Великие Князья Кирилл Владимирович (р. 1875), его сын князь Владимир Кириллович (р. 1917), Борис (р. 1877) и Андрей Владимировичи (р. 1879). Зызыкин отмечает, что «все происходившие от этой линии агнаты рождены от матери, не принявшей православие до брака [речь идет о Великой Княгине Марии Павловне-ст., урожденной принцессе Мекленбург-Шверинской, перешедшей из лютеранства в православие лишь в 1908 году по истечении 30 лет со вступления в брак. — В. Ч.]». Отсюда следует, что эта ветвь могла наследовать престол только «за неимением агнатов, удовлетворяющих всем требованиям Основных Законов»[136]. Из рассмотрения других ветвей династий он называл следующую «очередь, следующему по православному легитимному принципу Основных Законов: Великий Князь Алексей Николаевич, Великий Князь Михаил Александрович, Великий Князь Дмитрий Павлович, Князь Всеволод Иоаннович, Великий Князь Николай Николаевич, Великий Князь Петр Николаевич…»[137]. Иными словами, согласно трактовке русского правоведа, первым наследником престола после умерших князей становится Великий Князь Дмитрий Павлович. Не будем в данном случае добавлять историографический обзор данной дискуссии, но скажем, что это одно из немногих исследований времен эмиграции, ставивших линию престолонаследия так однобоко. Даже русские общественные и политические деятели признавали первородство Великого Князя Кирилла Владимировича. Некоторые из них в 1922 году даже выдвигали проекты сделать князя Владимира Кирилловича прямым наследником при регентстве бывшего Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича[138]. В то же время заметим, что из «очереди престолонаследия» В. М. Зызыкина и вовсе