Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

Когда в декабре 1918 года HMS «Форсайт» (HMS Foresight), а в апреле 1919 года дредноут HMS «Мальборо» (HMS Marlborough) увез южную группу Романовых в Европу[120], в Финляндии уже оставался на тот момент Великий Князь Кирилл Владимирович со своей семьей, а иными путями через Петроград и Румынию Россию покинул ряд других представителей династии. Всего в изгнании оказалось около 40 потомков династии. Из них лишь две части рода до сих пор спорят за главенство в семье и династии.

Отвечая на вопросы оппонентов, которые сразу появляются при постановке данного вопроса, сразу приводим наиболее логичный аргумент — следует разделять понятия «род» и «династия». Дом Романовых как обычный род имел те же проблемы, которые имеют место в других монарших домах мира. Всегда есть те, кто отстаивает право на свое главенство, но вопрос в том, на какие юридические и фактические основания делают упор соперники.

В фамилии Романовых в ХХ веке фактически произошло разделение по признаку законности их претензий. На самом деле, если искать истоки данного конфликта в 1920-х гг., то этот вопрос будет не совсем корректно поставлен. Проблема в том, что возглавление династии в 1920-е гг. исходило не из династического принципа, а из вопроса предрешения государственного строя России после ее освобождения от большевизма. И уже после того, как данный вопрос был поставлен как Кириллом Владимировичем (предполагавшим восстановить в России монархию), так и Николаем Николаевичем (сторонником непредрешенческой идеи), начался кризис и династический. Так, принявший на себя титул Императора Всероссийского Кирилл Владимирович фактически своим шагом обозначил свою позицию по отношению к форме правления, но также и главенства в династии.

На самом деле, появление «монарха» в изгнании в Русском Зарубежье оформило продолжение цепочки умершего государства при сохранившейся его «короне», о чем мы уже говорили. Русское Зарубежье фактически есть и квази-государственность, при наличии здесь определенных символов власти и определенных его институтах. Но появление «короны» отнюдь не возвращало идею государственности, оно лишь констатировало то, что идея исторической преемственности Русского Зарубежья и дореволюционной России не может исчезнуть. Эта преемственность (культурная, историческая, отчасти даже и идеологическая), казалось бы, накладывала на главу квази-государственности определенные обязанности и задачи. Но, что важно, обязанности Кирилл Владимирович принял на себя сам, сам же пытался их реализовать на практике, в то время как его политические оппоненты фактически саму эмиграцию и возглавили. Иными словами, идея монарха и идея «народности» эмиграции резко не совпадали. Это произошло отчасти из-за того, что «народ» русской эмиграции был более занят своим бытом, нежели политикой, но также повлияло на его мировоззрение участие в Февральской революции Кирилла Владимировича. Его оппонент в те дни оказался на стороне проигравших, поэтому к нему и доверия было больше.

Несмотря на резкое различие в целях и задачах «народа» и «короны», эти две части единого целого все же появились. Кристаллизация идеи монархии происходила постепенно, впрочем, как и кристаллизация эмигрантской народности. Фактически обе эти институции окончательно оформились к 1925 году, т. е. к моменту, когда эмиграция созрела для своего политического выбора. Разве что момент оказался упущенным.

Именно в это время появляется дилемма между диктатурой и монархией. Еще Аристотель в IV в. до н. э. разделил формы правления на правильные и неправильные. Только в то время отклонением от монархии он назвал тиранию. В отношении русской эмиграции это близкое определение. Только здесь происходило по принципу передачи и полноте полномочий, а не от «заигрывания властью». Выбирая непредрешенство как наиболее выгодный для себя политический вектор, сторонники Николая Николаевича и он сам пытались в какой-то степени усидеть на двух стульях — не претендовать на корону, но возглавить эмиграцию и сплотить ее, а не разделять. А коль уже «корона» есть, ничего другого сторонникам Великого Князя не оставалось, как сформировать образ Вождя эмиграции, который способен сплотить эмигрантское сообщество, собственно, что и попытались сделать его сторонники во второй половине 1920-х гг. Эта дилемма, которая носила и династический окрас, фактически поставила вопрос о преемнике Романовых до сегодняшнего дня в противоречивое положение, когда, казалось бы, даже сами Романовы не могут понять, кто из них может представлять исторический институт российской монархии.

И в этом вопросе встает вопросе о соотношении понятий «род» и «династия». Согласно принятому определению, род — это группа кровных родственников, ведущих свое происхождение от одного общего предка и носящих родовую фамилию. В свою очередь, из рода выделяются семьи. Эти семьи, в переводе на монархический язык, и есть династии. Династии, в свою очередь, — это группа кровных родственников, которые объединены наличием общего предка, но обладают положением, позволяющим им передавать свои полномочия по наследству. В нашем случае мы говорим о роде и династии Романовых. Разделив данные понятия, мы, прежде всего, усматриваем первую проблему, с которой очень нехотя сталкиваются исследователи и публицисты последний век. Чаще всего в отношении Дома Романовых усматривают лишь положение династии, но в то же время, и до революции, и после нее, данные термины различались. До революции не менялся по положению глава рода и династии. В силу сложившейся традиции передачи власти им являлся лишь правящий монарх. Уже после революции о различии положения главы рода и главы династии вспомнили. Однако вспомнили далеко не все.

Выдвижение Николая Николаевича-мл. в качестве потенциального объединяющего знамени эмиграции происходило при минимальной (а то и вовсе отсутствующей) отсылке к династическим законам времен империи. В силу ряда обстоятельств русские эмигранты прекрасно видели разницу в его положении. Николай Николаевич-мл. действительно являлся самым авторитетным среди членов династии Романовых. Его возраст действительно был солидным. Однако возраст не может претендовать на изменение положения в порядке престолонаследия. Таким образом, Николай Николаевич являлся, безусловно, старшим в роду, но отнюдь не главой династии и рода. Важно отметить, что на протяжении всей своей жизни в эмиграции он никогда и не пытался объявлять себя главой Династии, наследником Престола или же «Императором в изгнании». Максимум, что ему могло достаться, это «пост» регента при сыне Великого Князя Кирилла Владимировича. Претензии же его родственника Кирилла Владимировича следует признать в силу закона совершенно соответствующими его положению как первого преемника власти после Николая II, Цесаревича Алексея и Великого Князя Михаила Александровича.

Для более четкого осмысления проблемы законного престолонаследия в России (легитимизма) мы обращаем внимание на работы А. Н. Закатова, С. В. Думина и