Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

вспыхнула внезапно. Анна похудела, сделала модную стрижку, сшила брючный костюм и начала излучать магический свет. Научилась готовить кёнигсбергские клопсы и неожиданно для себя записалась на курсы немецкого языка, стараясь избавиться от предубеждения, что на этом языке можно только чертыхаться, но никак не признаваться в любви. Костик встречал ее после занятий и вел в кофейню «Эклер». Помогал делать кормушки для голодающих птиц. Посетил несколько уроков и даже наравне со всеми тянул руку вверх во время викторины. Составлял кроссворды, играл в «ТОП-5», а когда прозвенел очередной звонок, вышел к доске и признался в своих чувствах. Анна мастерски держала лицо, ощущая сердце расплавленным сыром моцарелла.

Через неделю парень снова пришел в школу и слонялся коридорами, ожидая, когда закончится последний урок. Почитывал газету «Комета» и лучшие рассказы литературного кружка. Неожиданно мимо пробежала девочка лет восьми, вежливо поздоровалась и на полном серьезе спросила:

– А вы что, дочку ждете?

Константин растерялся:

– Да нет, учительницу.

– А у нас сегодня концерт был для родителей. Я специально для мамы номер танцевальный подготовила, а она не пришла. Работы много, она врач. Сегодня в первую смену, а потом у нее больные послеоперационные.

Константин сглотнул:

– Ничего, ты дома для нее станцуешь.

Девочка подпрыгнула и сжалась в комок:

– Да нет, вы совсем меня не поняли. Это был конкурс! Женька танцевала вместе с мамой и получила первое место. Двоечник Колька играл с папой на гитаре и получил второе. А я – ничего. Вообще ничего. Даже приза зрительских симпатий. Мой номер ничем не хуже. С лентой.

Парень чувствовал себя паршиво и не представлял, как выйти из щекотливой ситуации. Из глаз девочки катились непропорциональные слезы: из левого – большие, а из правого – дробленое пшено. Неожиданно ученица предложила:

– А хотите, я вам станцую? Не волнуйтесь, я быстро.

Он кивнул, и та подняла руки вверх, будто гипсовая женщина в Стаханове. Направилась семенящим шагом куда-то в сторону столовой и вернулась, припадая на левую ногу. В одном месте хлопнула в ладоши, во втором – подмигнула, в третьем – щелкнула пальцами и заставила ленту ползти змеей.

Номер закончился, Константин вспомнил о шоколадке, припасенной для Анны, и обрадовался:

– Умница! Отлично танцуешь. Держи свой приз!

Девочка засияла и прижала шоколадку к груди:

– Ух ты! Моя любимая. С орехами.

В этот момент раздался щебет школьного звонка, и Анна вышла из класса. Константин посмотрел на нее как на божество, схватил с порога за лацканы пиджака и встряхнул:

– Анька, я тебя сейчас убью. Слышишь? Как ты здесь выживаешь? Где берешь силы? Я тут чуть не поседел, пока тебя дождался.

Это произошло в субботу, ничем не отличающуюся от остальных. Хозяйки привычно загружали стиральные машинки и устраивали генеральные уборки, выбивая с балконов половики. На плитах кипели рассольники и говяжьи бульоны. Дети играли в «вышибалы». Солнце двигалось в сторону нулевого меридиана, и предметы, возникающие на его пути, отбрасывали неестественно продолговатые тени.

Константин явился с самого утра и позвал кататься на велосипедах. Анна выудила из шкафа спортивный костюм и расстроилась. Видимо, придется покупать одежду на размер больше. Вспомнила Франсуа Рабле, утверждавшего, что тучным людям гораздо сильнее хочется есть, чем жить, и решила исправить ситуацию с помощью утягивающих трусов.

Она с трудом переносила ощущение голода и спешила его заглушить купленным на станции пирожком, орехом или ненавистной молочной карамелькой. Как-то раз на лекции по философии услышала о некоем учителе смерти Гегесии. Тот написал трактат или, как он выражался, диалог «Умерщвляющий себя голодом» – о чудаке, собирающемся уйти из жизни и размахивающем длинным списком претензий к миру. Далее Гегесий отправился со своим опусом в люди и всюду, где выступал, находил единомышленников, полностью отказывающихся от еды. Сам же Гегесий не спешил отрекаться от ячменного хлеба с фигами и оливками на завтрак и того же хлеба со знаменитым паштетом миттлотосом, приготовленным из сыра, чеснока и меда, на обед. Пил белое и розовое вино, щедро плеская его из кожаного бурдюка, и прожил полноценно сытых шестьдесят лет. Вот и Анна никогда в жизни не голодала, стараясь не сталкиваться с физической болью опустошенного желудка, переваривающего самого себя. Никогда не устраивала разгрузочных дней, не ездила в Пущу-Водицу на очистительные клизмы, хотя всегда мечтала о тонкой талии. Некоторое время даже пыталась заниматься спортом, обертывая целлофаном бедра и живот, но вскоре забросила это дело по причине нехватки силы воли. И потом, природу не обманешь, в ее семье все – от бабушки до теток – имели фигуры, напоминающие ноябрьские груши.

Полдня молодые люди провели на улице. Гоняли за и против ветра, вдоль Вознесенского монастыря, построенного на средства Мазепы, и армянского отеля. Пили воду из колонки и вендинговый кофе из ближайшего автомата. Проголодавшись, ввалились к Ане домой обедать борщом, но застряли в прихожей. Начали целоваться, сшибая все на своем пути: две шляпные коробки, пуф и дождевые боты. Девушка опомнилась уже без бюстгальтера и простонала:

– Ты сейчас тоже меня спасаешь?

Константин оторвался от ее налитой заласканной груди и промямлил:

– Скорее, себя.

Затем они странным образом двигались к дивану, напоминая пионеров, принимающих участие в «Веселых стартах». Заваливались на бок и снова набрасывались друг на друга. Уронили вешалку. Стукнулись коленями и лбами. Зацепили телевизор, и тот чуть не рухнул на ковер. Торопились, скомкав, как конфетную обертку, такую важную первую прелюдию.

После, когда все закончилось, не успев начаться, смущенный неудачей Константин рассказал забавный случай из своей жизни:

– В детстве у меня, как и у многих мальчиков, возникла небольшая проблема с крайней плотью. Она приросла, и мама, обнаружив подобную «аппликацию», запаниковала. Повела к урологу – дюжему дядьке с врачебным опытом чуть ли не в сорок лет и кряхтящему, словно первый паровоз Черепановых. Док взглянул на мое хлипкое мужское достоинство и дернул, чисто стоп-кран. Я, понятное дело, в крик: «Мама, больно, целуй!» Док и медсестра зашлись от смеха. Мама попыталась объяснить, что всегда целует мои ушибленные коленки. Я весь красный, точно клоп-солдатик, стоял и обзывал про себя мучителя самыми обидными прозвищами, которые только смог вспомнить: Завхозом, Лосем и Кирпичом.

Анна рассмеялась и нервно натянула майку. Неожиданно наклонилась и обсыпала низ его живота мелкими дразнящими поцелуями. Твердые мышцы и загнутые на концах волосы, напоминающие антенны. Кожа мгновенно покрылась пупырышками, а из каждой поры просочился запах моря. Константин застонал. Анна ощутила на дне своего тела вязкую засахаренную сладость. В этот момент молодой человек снова ее отстранил:

– Прости, Анька! Опять вспомнилось. Видимо, от нервов. Просто, когда ходил в детский сад, на одном из утренников наша продвинутая воспитательница решила организовать для мам конкурс. Разлила по бутылкам жидкий сладковатый чаек, водрузила соски, выстроила мамаш в