Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

Анна снова хохотнула, оттолкнула парня и отправилась на кухню подогреть борщ.

Позже, когда наелись, закрыли шторы и жалюзи, остановили часы и забыли о времени и ненаписанных конспектах, Константин шептал:

– Боже, Анька, ты даже не представляешь, какая ты шелковая! Причем везде.

Анна доверительно рассказывала, как стеснялась своей безволосости в пионерском лагере:

– Представляешь, у всех девочек под мышками и внизу живота кусты, а я как канадский сфинкс. Стыдно!

С Константином Анна чувствовала себя в безопасности и могла говорить о чем угодно. Рассказала, как однажды забыла надеть в детский сад под платье майку и считала это позорнее, чем явиться без трусов; о том, что ее мама – «снежная королева», а она сама имеет опыт жизни в картонном коробе. Молодой человек слушал девушку предельно внимательно и покрепче прижимал к себе. Интересовался школьными новостями. Вел себя как телохранитель, секьюрити и нянька. Казалось, никогда не расслабляется и постоянно сканирует обстановку. Анна удивлялась:

– Зачем? Не вижу поводов для беспокойства. Нет войны, чумы, наводнения. Я не президент Авраам Линкольн и не Джон Кеннеди. На мне нет проклятия Текумсе[27] и девятой симфонии[28]. Я не вхожу в «Клуб 27»[29], не являюсь дочерью нефтяного магната, и мой отец не владеет компанией Microsoft. Моя семья не торгует оружием и наркотиками…

Константин закрывал ее рот поцелуем:

– Я просто боюсь тебя потерять.

Прошел год. В один из дней Константин пришел другим человеком и с гордостью объявил о своем отъезде в Германию на работу. Анна отвернулась к окну и с повышенным интересом начала изучать кончики листьев гибискуса и комментировать вслух:

– Ума не приложу, почему сохнет роза.

Константин приобнял:

– Расстроилась?

Девушка, не проронив больше ни слова, расстелила постель и стащила с себя домашнее платье.

Чуть позже, когда поднялись с кровати и поставили чайник, Константин с привычной иронией рассказал, как несколько недель назад его мама отправилась к гадалке, чтобы узнать судьбу единственного сына. Предсказательница царственно кивнула и впилась взглядом в сидящую напротив женщину: «Знаю-знаю, ты насчет сына. Ждет его дальняя дорога, трефовый король и бумажные дела».

Мама ничего не поняла, но разговор передала точь-в-точь. В тот же вечер Константин познакомился с мужчиной, напоминающим пресловутого короля прежде всего усами в виде велосипедного руля и заостренной бородкой. Вместе они выпили на автостанции по бокалу пива, и под конец беседы тот оставил номер телефона: «Звони, когда будешь в Германии, помогу тебе с работой».

Константин решил, что звезды совпали, сделал себе национальную визу и взял билет в один конец. Анна осталась ждать, обложившись контрольными и переживая необъяснимое тянущее чувство в районе солнечного сплетения. Казалось, ее душа разделилась на две части: одна застряла в грудной кости, а вторая села в поезд и отправилась в страну пива, сосисок и «Фольксвагенов». Кроме того, с отъездом молодого человека в ее дом зачастили непрошеные гости. Они без спроса включали свет, хлопали входной дверью, натужно звали по ночам: «Анна!» Оставляли открытой дверцу холодильника и поминутно сбивали любимую радиоволну «Шоколад».

Микроавтобус Sprinter тащился почти сутки. Они благополучно миновали Ковель, Хелм – родину первого президента УНР Грушевского и красночелый Люблин. Одним глазом заглянули в Варшаву, промышленный Лодзь и душевную, неторопливую Познань. Константин не мог оторваться от видов за окном. Его поражали чисто выметенные дороги и мигающая разметка. Модные энергичные люди, вывески типа salon urody, означающие «салон красоты», и выставленные деревянные стойки меню, на которых большими буквами значилась чернина. Сосед слева подмигнул:

– Суп из утиной крови. Пробовать не советую. В куриный бульон поляки добавляют кровь, сухофрукты и вермишель. В прошлом веке подобным варевом кормили парней, получивших отказ в женитьбе.

Затем эстафету приняла провинциальная Германия. Водитель старательно объезжал мегаполисы и двигался через деревеньки. Справа и слева проплывали фахверковые дома, церкви, выстроенные в стиле барокко, пожилые фонари, малорослые заборы, гладкие поля и ухоженные кладбища. На нескольких надгробиях Константин рассмотрел даты жизни. Большинство умерли в возрасте 80–90 лет, видимо, люди здесь жили абсолютно другой жизнью.

Константин направлялся в Бад-Кройцнах – курортный город с виноградниками, термальными источниками и радоновыми пещерами, но, неожиданно задремав, пропустил свою остановку и опомнился только в Идар-Оберштайне. Парень нервно натянул куртку, нырнул в сирень сумерек и растерянно огляделся. Справа и слева возвышались холмы, вились локонами дороги, собирались полчища облаков. Молодой человек достал карту, провел напряженным пальцем и присвистнул: между городами – около пятидесяти километров. Выудил из кармана бумажник и тут же засунул обратно, так как все деньги потратил на сладости в Люблине.

Неподалеку желтела телефонная будка с надписью Deutsche Telekom, и он набрал оставленный «трефовым королем» номер. Послушал несколько сердитых гудков, два щелчка и трижды недовольное: Hallo? Hallo? Hallo?! С трудом разлепил губы и спросил Захара. Голос в трубке сделал модуляцию, еще больше просел и пустился в бешеный пляс, состоящий из умлаутов[30], отрицаний и диалектов. По-видимому, объяснял, что никакого Захара здесь нет и никогда не было.

Парень задеревеневшей ладонью вернул трубку на рычаг и вытер губы рукавом. На манжете осталась горечь слюны. Осознал свое положение в чужой стране без денег, знания языка и ночлега. Маршрутка уехала, а «трефовый король» оказался не трефовым, а, по всей вероятности, голым. Он вернулся на остановку и спрятался под навес. В желудке урчало, и что-то липкое медленно ползло вверх, пока не застряло в горле. Мимо проходил парень славянской внешности, и Константин рискнул:

– Вы, случайно, не говорите по-русски?

Тот засмеялся и по-свойски хлопнул его по плечу:

– Случайно говорю. А ты здесь какими судьбами?

Как оказалось, он был единственным русскоговорящим на весь городок. Угостил утренним брецелем, напоминающим руки молящегося, зеленым чаем и забрал к себе ночевать.

На следующий день Константин из военного переквалифицировался в шлифовщика дверей с зарплатой пять евро в час. Работал по двенадцать часов и жил в том же доме, в котором шкурил двери. Спал в чулане на засаленном матрасе. Иногда смотрел передачи по черно-белому телевизору и проваливался в тяжелый сон под глухой бубнеж. Экономил на еде, питаясь одним консервированным супом и тостовым хлебом. На неделю – двадцать одна банка. Благо ассортимент был велик: овощной с вермишелью, с фрикадельками, с сосисками и копченым шпеком, чечевичный и итальянский с цукини и томатами. Мексиканский, китайский с курицей, весенний, сладко-кислый, фасолевый. Через две недели парень закурил. Через три выбросил затупленный бритвенный станок и отпустил бороду. Его никто не понимал и никто ему не сочувствовал. Он с трудом перебивался скудным запасом английского, выученного в военном училище, но его словарь сводился к мостам, дорогам, автоколонне и агрессии