Взгляд за линию фронта - Валерий Прокофьевич Волошин

медпункте хвойный экстракт. — Врач батальона, не спрашивая разрешения, тяжело опустилась на стул, устало провела ладонью по опухшему лицу и добавила с горечью: — Но тем, кто теряет зрение, хвойная настойка вряд ли поможет. Она от цинги. А тут нужен рыбий жир…

— Что?.. Какой еще рыбий жир?! — усмехнулся старший политрук Ермолин. — Да легче иголку в стоге сена найти!

Врач пожала плечами и бесстрастно сказала:

— Другого лекарства предложить не могу.

— А может, все-таки что-нибудь придумаете, — совсем не по-комбатовски, просительно проговорил Бондаренко. — Может быть, хлеба по две нормы им, сухариков с кипяточком?

— Это тем, кто еще не начал слепнуть. А заболевшим нужен рыбий жир.

— Та-ак… Где же его достать? — Бондаренко с усилием потер указательным пальцем правой руки висок. — Кажется, нашел!.. А ведь точно!

Он вскочил, подбежал к двери, распахнул ее ногой. Выйдя в коридор, приказал дежурному:

— Машину мне, срочно! — Обернувшись, сказал застывшим в недоумении Ермолину и военврачу: — Я сейчас, Одна нога здесь — другая там… Может, и привезу рыбий жир. Ждите! — И скрылся, только гулко еще отдавались из коридора, постепенно затихая, его грузные шаги.

Комбат поехал на свою бывшую квартиру, которая после эвакуации на Большую землю его жены и сына давно пустовала. В кабине фыркающего грузовика он закрыл веки. Не оттого, что хотел прикорнуть (ибо знал, что сон сейчас не придет), но так легче было мысленно бродить по дому, в котором когда-то — вечность назад — он жил. Да сохранилось ли вообще это здание? Может, и дома-то уже нет или поселился в его жилище кто-либо другой? Бондаренко очень хотелось, чтобы все было цело, главное — оказалась бы на месте в квартире двухлитровая бутыль с рыбьим жиром. Как-то, испуганный болезнью сына, он принес ее по совету однокашника из академии. Сын тогда ничего не мог есть и худел прямо на глазах. Жена, правда, подняла Бондаренко на смех (мол, кто же ангину жиром лечит?), однако бутыль спрятала куда-то про запас. Но куда?..

Бондаренко почувствовал, что машина остановилась. Он открыл глаза. Справа от него за стеклом кабины громоздилась черная стена покосившегося здания, вроде бы и знакомого, но с трудом узнаваемого. Комбат отворил дверцу, поставил ногу на подножку, по-стариковски, еле переводя дух, выбрался из полуторки.

Лестница, по которой он поднимался, подсвечивая себе путь механическим фонариком «жиу-жиу», была покрыта ледяным настом смерзшихся отходов, выбрасываемых прямо на площадки. Сырая затхлость, как в подземелье, и жуткое, гробовое безмолвие страшили, ноги отказывались идти наверх, а в голове лихорадочно стучало:

«Это же сущий ад! Есть ли здесь хоть одна живая душа?!»

Бондаренко вспомнил, что у него нет ключа от квартиры. «Может, у дворника есть? Славная девчушка. Приехала сюда из деревни к родственникам накануне войны. Песни любила вечерами петь, — машинально подумал он, спускаясь обратно на первый этаж. — Кажется, здесь…»

На стук никто не ответил. Бондаренко тронул дверь, она чуть приоткрылась. Нажав посильней, протиснулся через образовавшийся проем в коридор. Жужжа «динамкой», прошел вглубь и вдруг услышал сказанное со стоном, еле-еле: «Кто там?» Направив в ту сторону вспыхивавший и сразу тускневший кружок света, увидел в углу комнаты на койке закутанного во что попало человека. Подошел поближе:

— Мне дворник нужен, бабушка. Я капитан Бондаренко, жильцом здесь был. Хочу в квартиру войти, а ключа нет.

— Признала я вас по голосу, сами, значит, заявились, — прошептала женщина с иссушенным лицом, впалыми глазами и всклокоченными волосами, возвышающаяся над тряпьем, грудой наваленным на ее распластанное тело. — А то все солдатик ваш приходил, приветы от вас передавал…

— Какой еще солдатик? Я никого не присылал, — изумился комбат.

— Славный паренек. Все шутковал, безбожник. Вы простите, стулья я ваши стопила, он мне приволок. В следующий его приход хотели и шкаф стопить. У меня одной сил нет…

Бондаренко невольно посмотрел на давно остывшую «буржуйку» с белесым налетом инея, засунул руку под голову дворничихи, вытащил связку ключей и озабоченно подумал: «Кто же тут хозяйничал? Наверное, не стоит туда и подниматься; если мебель пошла на дрова, то уж что-то съедобное вряд ли сохранилось…»

Он снова поднялся на второй этаж. Войдя в свою опустошенную, перевернутую вверх дном квартиру с разбитыми стеклами окон, по которой гулял морозный ветер, он прежде открыл кухонный шкаф. Так и есть — пусто. В углу комнаты бледный кружок света от фонаря запрыгал по кучке наваленного хлама, сверху которого в беспорядке лежали разломанные рейки, видимо, от этажерки. Будто кто-то специально приготовил их на дрова. «Надо бы взять их, печурку растопить у дворничихи», — решил капитан.

Он начал разбирать горку, увидел картонный этюдник. Подсвечивая фонарем, Бондаренко потянул за переплет. Тот, поддаваясь, вдруг обнажил образовавшуюся в хламе дыру. Он насторожился:

— Ничего не понимаю… Неужели тайник?!

Комбат сунул в отверстие руку и нащупал какой-то твердый сверток. Вытащил, оказался небольшой, но увесистый куль. Его содержимое заставило вздрогнуть. В темно-зеленой солдатской фляжке оказался рыбий жир, наверное, часть того, из бутыли; тут же поблескивали ожерельем нанизанные на бечевку несколько золотых колец, в тряпке был кусок засушенного хлеба и… часы-хронометр! Капитан понял, что человек, о котором сказала дворничиха, точно принадлежал к батальону. Именно его, как вора, в батальоне долгое время искали.

— Кто же он?! — хрипло воскликнул Бондаренко. — Надо получше расспросить дворничиху!

Но девушка, ставшая от голода похожей на немощную старуху, его уже не дождалась. Она оказалась мертва…

На другой день сменилось командование 2-го корпуса ПВО. Военный совет Ленфронта назначил командиром корпуса генерал-майора береговой службы Зашихина, военным комиссаром — полкового комиссара Иконникова, начальником штаба — подполковника Рожкова.

После представления новому руководству Бондаренко направился в корпусной отдел разведки и ВНОС в надежде, что удастся переговорить с полковником Соловьевым. Там было довольно оживленно: обсуждали предпринятую накануне фашистами ночную бомбежку Москвы. Бондаренко услышал фразу, заставившую сжаться сердце: «Одна фугаска разорвалась на территории Кремля на Ивановской площади». И хотя тут же последовало успокоительное: «К счастью, жертв и разрушений нет, только воронка…» — сердце не отпускало, пульс отдавался в висках, словно стук метронома в разгар воздушной тревоги.

— Что с вами, капитан? — обеспокоенно спросил его появившийся полковник Соловьев.

Бондаренко смутился:

— Наверное, то же, что и со многими, — дистрофия подступает.

— Ну, ну, не позволим. Хочешь кипяточку? Или лучше вот, витамин «C» — хвойная настойка.

— Мне нужен витамин «A» — рыбий жир.

— Слышал, слышал… И о ночных похождениях тоже. Товарищи из особого отдела проинформировали, какую штукенцию ты на своей квартире отыскал, но об этом после… А по поводу рыбьего жира пойдем посоветуемся с начальником медслужбы.

Военврач 1 ранга Смолянов коротко бросил:

— В курсе я,