Взгляд за линию фронта - Валерий Прокофьевич Волошин

первого ранга. Тут мы неизвестного одного задержали, к вам пытался прорваться. Длиннющий такой и худой. Веденеевым себя назвал, а документов нет.

— Где он?! — воскликнул Осинин и тем самым невольно привлек к себе внимание Соловьева, Бондаренко и представителей радиозавода, которые остановились у двери, с любопытством поглядывая на инженера. Осинин пояснил им: — Как раз «настройщик», который нам нужен, объявился. Старшина Веденеев! Где он? — с нетерпением опять спросил он у дежурного.

— Его лейтенант Юрьев на гауптвахту отправил — до тех пор, пока не выяснит, тот ли он, за кого себя выдает, — громко выпалил Добреньков и добавил осуждающе: — Сопротивлялся…

— Вот тебе и «настройщик», к награде его, как героя представили, а он… — недовольно нахмурился Соловьев. — Вы же докладывали, что госпитализировали его после ранения. Как он здесь оказался, да еще без документов? — спросил полковник у комбата.

Бондаренко, краснея, пожал плечами: мол, не могу знать.

— Сбежал он из-под медконтроля, не долечившись, так и заявил здесь, — отчеканил Добреньков.

— Вот как? Это круто меняет дело. Молодец, старшина! — довольно пробасил Соловьев и приказал: — Немедленно Веденеева освободить! Возьмете его с собой, Осинин.

— Слушаюсь, товарищ полковник!..

В последующие трое суток погода резко ухудшилась, зарядил дождь, временами со снегом, и людей пробирало насквозь. Расчетам всех установок, за исключением «Редута-1» в Токсове, не прекращающего ни на минуту наблюдения за воздухом, пришлось свертывать «дозоры», переезжать по слякотным, вязким дорогам и даже, как «Редуту-3», переплывать в Кронштадт. Перебазировался из Песочной в Ленинград на Новосельцевскую улицу и штаб батальона.

…А совсем неподалеку на крышу дома № 9 в Яшумовом переулке поднимали «Захария», с темно-зеленым фургоном и демонтированными колесами. И никто — ни такелажники завода «Большевик», ни редкие прохожие — не знал и не догадывался, что за штуковина спрятана в машине, для чего нужно так надрываться, чтобы затащить ее на двадцатиметровую высоту. Визжали жалобно лебедки, тек пот по лицам.

Руководил подъемом капитан Бондаренко, с воспаленными от бессонницы глазами и сиплым, простуженным голосом. Со стороны могло показаться, что ему давно за сорок. Но движения его порывисты, в словах — подстегивающая уверенность, и тот, кто подчинялся им, мог невольно подумать: «Нет, он молод и крепок — ишь сколько энергии кипит!» Правда, когда подъем стопорился и казалось, что раскачивающаяся на тросах, словно маятник, машина вот-вот оборвется и рухнет наземь, комбат белел и сквозь сжатые зубы шептал:

— Черт меня дернул пойти в академию. Уж лучше бы, как отец: тачал бы себе спокойно сапоги.

Борис Бондаренко вырос в местечке Ямполь-Подольском на Винничине в бедной семье кустаря-одиночки. Познал он и труд, и плетку. В пятнадцать его спину изодрали в клочья петлюровцы в целях профилактики: кто-то подпустил «красного петуха» соседу-шкурнику, на которого он батрачил. Никто не думал, что «волчонок» Борька выживет, встанет на ноги. Но он выкарабкался, казалось, с того света и только настырнее и злее твердил: «Ничего, еще устрою кулачью ве-се-елу-ую жизнь». Тогда и посоветовал ему старый Бондаренко: «Плюнь ты на все, сынок. Учись-ка лучше моему ремеслу. Ведь почти готовый сапожник. Да и живи тихо, как на роду написано».

Не догадывался отец, что время уготовило сыну иную судьбу. И хотя не успел Борис повоевать в гражданскую, но лишь пришел срок — в армию пошел с радостью. Заметили в пареньке трудолюбие, настойчивость — направили в школу красных командиров.

Учиться ему пришлось много, за плечами было всего четыре класса церковно-приходской школы. Вечерами и в школу рабочей молодежи бегал. Благо начальники поддержали курсанта, разрешили пойти на такой эксперимент. Бондаренко спал по четыре часа в сутки, остальное время коротал за книжками. Помогли воля, напористость. Пришли успехи и в службе, когда уже стал командиром. Направили в академию…

Только вот излишне горяч и самолюбив был комбат. Резок. И ничего не мог поделать с собой.

С утра он сам повел колонну с другой установкой к Ладожскому озеру. Двигались медленно: в лобовые стекла машин била снежная крупа, и колеса скользили по вымощенной булыжником трассе. Однако до Ваганова добрались без приключений. Спустившись к озеру, комбат отмерил площадку слева от деревушки Коккорево, у самой воды. Отдавая распоряжение начальнику «Редута» лейтенанту Ульчеву развертывать станцию, Бондаренко был уверен, что позиция им выбрана удачная. Но тут подъехала эмка, из нее выбрались полковник Соловьев и директор радиозавода и давай комбата распекать чуть ли не на глазах у подчиненных.

— Что это за место?! Ведь нужна возвышенность, чтобы условия соответствовали техническим требованиям!.. — отчитывал Соловьев Бондаренко.

Директор радиозавода подлил масла в огонь:

— А как вы, милостивый государь, думаете питать «Редут»? От силовой машины? А где брать бензин? Электричества-то здесь нет!

— Есть электросеть… На ириновских торфоразработках, — возразил Бондаренко.

— Значит, и «Редут» нужно ставить в Ириновке.

В общем, пришлось свертываться. Колонна опять вышла на дорогу и медленно потянулась назад, от озера, к Ленинграду, мимо Ваганова, в шести километрах от которого приютилась на длинном узком косогоре деревенька Ириновка.

На самом холме у околицы в туманной дымке вырисовывались очертания церкви, каких-то построек…

«Тут, что ли, развернуть «дозор»? — подумал Бондаренко. — Э-эх, жаль, Осинин с другими станциями возится. Уж он бы подсказал, инженеру это куда сподручней». Он приказал водителю своей машины остановиться, выпрыгнул из нее и зашагал по лужам в хвост колонны.

— Что стряслось? — открыл дверцу эмки Соловьев.

— Думаю, товарищ полковник, здесь разбивать позицию «Редута», — показал Бондаренко на косогор. — В тот сарайчик у церкви загоним установку, антенну наружу, замаскируем — никто не догадается. И для землянок удобно, прямо в откосе выроем — получится вроде пещер.

— А где линия электропередачи? — спросил вышедший из машины директор завода.

— Если напрямую, то километра два-три будет.

— Не пойдет, — развел тот руками. — Место хорошее, а не пойдет. Так вот-с, друг мой. Не сможете вы подсоединиться к электросети, придется линию тянуть. А для этого не дни, месяцы потребуются.

— Надо будет, и в дни уложимся, — не сдавался Бондаренко.

Подошедший Ульчев поддержал комбата:

— Конечно, построим, чего там…

— Действуйте! — махнул рукой Соловьев. — Ты, лейтенант, затаскивай на гребень станцию и приступай к оборудованию позиции. А ты, комбат, коль уверен в своих людях, иди в контору торфоразработок и договаривайся о прокладке линии.

Но когда Бондаренко приехал в Рахья, где находилось управление ириновских «болот», и встретился там с техническим руководителем разработок, то упал духом. Нет, подключиться к линии можно было, никто не возражал. Только напряжение ее — три тысячи вольт! А значит, и к «Редуту» надо было вести высоковольтку, а потом монтировать еще и понижающую подстанцию. Тут действительно могло месяцем обернуться.

— Коль такое дело — поможем. Дам я тебе двух монтеров.