Закон бабочки - Наталья Сергеевна Володина-Саркавази

горевали, поминая недобрым словом разжёгшего гастрономические страсти графа Воронцова и крутой нрав местных лягушек, Паша сложил в мешочек наши сумки и туфли и ступил в неприветливые воды Киржача. Он шёл, равномерно удаляясь от берега. Крепкий торс уверенно рассекал мутноватые речные воды, и мы совсем уже успокоились, как вдруг произошло непонятное. Собственно, ничего и не произошло. Просто на том месте, где только что маячила Пашина спина, теперь слабым поплавком темнела макушка.

– Паша! – разом запричитали мы. – Возвращайся! Ну их к бесу, этих лягушек!

– Здесь яма, – взахлёбку комментировал Паша. – Дно топкое. Корни. Ноги цепляются, не могу вытащить.

С упавшим сердцем наблюдали мы, как бултыхается Паша на середине реки. Наконец ноги обрели опору и пол-Паши показалось из воды.

– Возвращайся! – тянули мы извечную женскую песню, не зная, как выманить его на берег. Моё срывающееся сопрано и Лилино певучее меццо образовали удивительный дуэт, красоту и мелодичность которого привычно отмечало ухо. Паша удалялся, попадая из одной ямы в другую, отфыркиваясь и комментируя рельеф дна, а мы метались на берегу испуганными перепёлками. Вот он снова оступился, только рука с мешочком торчала из воды, потом показалась голова, и мы поняли, что на сей раз дело серьёзно. Топкое, захламленное дно крепко держало пленника. Стена воды неумолимо надвигалась на него, рука с мешочком всё ниже, ниже клонилась к её поверхности, ещё мгновение – и Паша захлебнётся. Мы потеряли голос от ужаса, в горле пересохло, и с внезапной ясностью вдруг пронеслось: вот ТАК и тонут…

Наконец Паша выдернул себя из гиблого места.

– Я всё понял, – объяснял он, выливая воду из лучшей моей сумки. – Река сильно поднялась после дождей, поэтому брода нет.

Темнело, когда добрались мы до санатория.

Нас ждали. На берегу трещал костёр. Громадная общепитовская сковорода, шипя, плевалась маслом и румянила кружочки молодого картофеля, позаимствованного с ближайшего поля. Тихонько звенела гитара, журчало вино по стаканам… Мы спустились к реке, чтобы умыться. Трава вокруг зашевелилась. Лягушки брызнули из-под ног. Лягушата кузнечиками прыгали по песку, большие жирные лягухи шлёпались рядом. Их лаковые спинки блестели среди травы: они вышли на вечернюю охоту.

– Ну что, Паша, где твой мешок? Доставай! – поддразнивала Лиля. – Вон сколько лягушек. Наловим?

Паша ничего не ответил. Он долго наблюдал игру лягушек, потом улыбнулся своей загадочной улыбкой и отошёл к костру.

Учи языки, Петька!

Недавно в нашем доме произошло неприятное событие.

Наш сосед, мастер производственного обучения Владимир Иванович Загорулько, возвращаясь с работы, заглянул на один из базарчиков.

Владимир Иванович очень устал.

Он устал бороться с собственным желудком, этой многоголовой гидрой, самопроизвольно извивающейся где-то внутри. Напрасно он обшаривал прилавки безумным взглядом вегетарианца. Напрасно алкал, напрасно жаждал. Увы! Даже продовольственный талон, этот фиговый листок, призванный прикрыть срамоту дефицита, не отоваривался согласно физиологическим потребностям организма.

И тогда Владимир Иванович наступил на горло собственной песне. Он, ежевечерне негодующий по поводу пиратской торговли и поклявшийся скорее умереть, чем купить хоть что-нибудь у «этих», – он свернул в ближайшую подворотню, сунул в розовую лапищу униженно примятые рубли и получил взамен увесистую банку. «Гуманитарная помощь из Германии», – пояснил, дохнув клубничной жвачкой, сопливый продавец.

Дома Загорулько едва разделся.

Нетерпеливо вспоров податливое жестяное брюшко, он глянул внутрь – и улыбнулся. Нежнейший слой оранжевого жира предстал перед его счастливым взором. Жир был немедленно намазан на хлеб и съеден. Владимир Иванович копнул поглубже – и разочарованно причмокнул. Вместо полноценного куска говядины он подцепил сморщенную, с детский кулачок, котлетку, которая плавала в мутноватом бульоне. Но пахла она восхитительно! В один присест сжевав котлетку, он запил её бульоном и победно выскреб ложкой внутренность жестянки.

С чувством глубокого удовлетворения он отвалил от стола и водрузил на нос очки, удачно купленные в доперестроечное время.

– Ну с, что мы съели? – мурлыкал он, разглядывая банку.

Но как ни скрёб по сусекам памяти – длинное немецкое слово, аппетитно рассевшееся на этикетке, никак не читалось. Зато котлетка отозвалась противнейшей отрыжкой.

– А жир? – заволновался вдруг Владимир Иванович. – Жир-то почему был оранжевого цвета? Ведь это сразу было подозрительно!

Мгновенный жар пронзил его до самых пяток. Он сел, внимательно прислушиваясь к себе. Внутри кольнуло.

– Мама! – всхлипнул Загорулько и вытер лоб кухонной тряпкой. – Мама, что я съел?!

«Промедление смерти подобно!» – блеснуло в мозгу.

Он метнулся в детскую, круша всё на пути и увеличивая всегдашний Петькин бардак. Не сразу отыскался школьный словарик сына. Буквы прыгали перед глазами, и первая часть большого слова не нашлась, но вот вторая, вторая… вот! И разом помертвевший палец отчеркнул в конце страницы: «желудок, брюхо».

Брюхо! Он съел какое-то брюхо! Собачьи консервы? А если – кошачьи?

Не в смысле «для», а в смысле – «из»?

В один прыжок достигнув ванной, он запустил в рот холодеющие пальцы и с криком, стоном и слезами исторгнул из себя зловонную отраву. В глазах мелькало, а ноги дрожали на кафельном полу. Но лучше ему не стало. Напротив, желудок уже сам по себе корчился, требуя всё новых и новых жертв. Яд, видимо, уже начал своё губительное действие. «Клятвопреступник», – шевельнулось в подсознании. «Так тебе!» С трудом передвигая ноги, он добрёл до высокой железной кровати, с трудом взобрался на неё и лёг, ожидая последних судорог и удивляясь, что всё происходит так буднично и просто.

Душа больного уже готовилась покинуть безжизненное тело, когда грубый толчок вернул её на место. Валентина Семёновна, его дородная супруга, возвышалась над ним с кувшином разведённой марганцовки в руках и полотенцем, скрученным удавкой. В отдалении грозно маячил клизменный аппарат.

– Нет, – слабо выдохнул умирающий. – Дайте мне спокойно…

– Я те дам! – пригрозила супруга. – Падаль всякую покупать…

Через час Владимир Иванович, вывернутый наизнанку и униженный безжалостной клизмой, лежал под тёплым пуховым одеялом, пытаясь согреть холодеющие ноги. Жена выпроваживала куда-то сына.

– Куда ты его, Валь?

– Я ему банку дала. Пусть к училке сходит по немецкому. Знать хотя бы, чем отравился…

Скоро сын вернулся со злополучной банкой, от одного вида которой больного немедленно вырвало бы, если б было чем.

Ну как? – спросил он, с трудом удерживая рвотный рефлекс. – Перевела?

– Перевела! – бодро отрапортовал сынишка. – Это сделано в Германии. Мясной деликатес. Называется – «Услада желудка»! Состав: мясо молодой индейки, соль…

– Не надо, – прервал его отец. Он вздохнул прерывисто, хотел сказать что-то – и не смог.

Петька наклонился над отцом.

– Учи, – шепнул он, но голос его прервался и Петька увидел, как чистая слеза пробороздила измученное лицо родителя. Петька приблизил ухо к самым его