Закон бабочки - Наталья Сергеевна Володина-Саркавази

себе. Доверьтесь чувствам – и вы много услышите. Чуткий сердцем человек подобен антенне, вбирающей весь океан человеческих знаний. Но, милые барышни, позволю себе напомнить вам известную фразу, – Александр Илларионович усмехнулся. – Чем больше знаю – тем больше понимаю, что ничего не знаю. А почему так?

Мы поднялись на ровную, как будто срезанную ножом макушку невысокого холма. Песчанный островок желтел среди цветущей зелени.

Паша отломил сухую ветку, стал задумчиво водить ею по песку, а мне вспомнился случайный пляжный знакомый. Посреди черноморского пляжа, среди шашлычного чада и непрерывных криков: Пахлаву берём! Шашлык берём! Семечки берём! – он заговорил вдруг о необычном. Он также взял сухую веточку и очертил круг.

– Смотри. Это – Вселенная. Это – человек.

Он поставил в центре точку.

– Это его духовный мир. – Он обвёл точку небольшой окружностью.

– Это духовный мир обычного, не стремящегося к познанию человека.

Сколько у него точек соприкосновения со Вселенной? Немного. А вот другой человек, стремящийся к познанию – и его духовный мир.

Он поставил рядом другую точку и обвёл её большой окружностью.

– Видишь, сколько у него точек соприкосновения со Вселенной? Во много раз больше. Во столько раз больше вопросов он будет задавать себе.

– Ну прямо расширяющаяся Вселенная, – лениво пошутила я.

– Вот именно. Чем больше знаю – тем больше не знаю.

Погрузившись в воспоминания, я не заметила, как мы выбрались на самую высокую точку – открытый, бугристый берег Киржача. Тишайший ветерок шелестел травами, раскачивая метёлки полыни, сеявшей горечь, а низкорослые берёзки тихонечко позвякивали листьями, будто сыпали серебром. И хорош же был мир Божий! Река лениво посверкивала на солнце, исчезая за поворотом и возникая за тёмным частоколом ельника.

«О, если б навеки так было? О, если б навеки было…»

Но Паше не стоялось.

Не стоялось и не сиделось ему на этом сухом открытом берегу, куда ни одной, даже самой сумасбродной лягушке не взбрело бы в голову карабкаться по знойным кручам.

– Пойдёмте во – он туда, – и он махнул рукой куда-то вдаль.

Великая сила – охотничья страсть.

Преследующий оленя и преследующий лягушку одинаково охотник.

Мы покорно шагали за Пашей. Озерки стоячей воды, образовавшиеся после разлива, к июлю обрастают осокой и превращаются в настоящий курорт для лягушек. К этим-то озеркам, пружиня шаг, подкрадывался Паша, и, обратившись в слух, долго вглядывался в водную гладь. И ясно виделась мне жирная, отменных вкусовых качеств лягуха, что сидит себе на дне водоёма, пережидая жару, смотрит на Пашу и думает себе о чём-нибудь – но наверх не торопится. И правильно делает.

Мы присели отдохнуть в тени столетней ивы, что сидела, согнувшись, и мочила в речной воде седые космы. Видно было, что наш спутник устал. Граф Александр Илларионович Воронцов-Дашков уже не первый раз приезжал в Россию. Екатерина Романовна Дашкова, не имевшая, по причине глубокого разлада с детьми, прямых наследников, испросила в своё время высочайшего разрешения присоединить свою фамилию детям любимого племянника Михаила Семёновича Воронцова, – «дабы не затерялось имя Дашковых в истории». И вот – не затерялось.

– Ну что, милые барышни, вы что-то хотели спросить у меня?

К началу революции мои родители были уже в разводе. Они не верили в серьёзность Октябрьского переворота. Тогда многие в это не верили. Не верилось, что такая громадная империя может рухнуть в одночасье, как та груда песка. Что кучка оборванных матросов, как нам тогда представлялось, может захватить власть. Мы все чего-то ждали. Ничего не делали. Неделание порой бывает хуже преступления. И – дождались. Я был ребёнком, но слишком хорошо всё помню. Мы надеялись переждать смуту в имении деда Ново-Томниково, под Моршанском. Кругом всё уже горело. Нашу семью лично вывез в своей коляске генерал Шкуро.

– Вы помните генерала Шкуро? – изумилась я.

– Я ведь многих помню, – как бы извиняясь, улыбнулся граф. – Помню царя Николая, его семью, великих княжён и наследника. Мы ведь родственники: моя сестра сочеталась браком с одним из великих князей. Мы долго скитались: Турция, Греция, Франция…

– Как вам живётся во Франции?

– Там жить удобно.

– А здесь?

– Здесь хорошо.

Что-то дрогнуло в голосе старого графа.

Он замолчал и посмотрел поверх деревьев, туда, где, совсем недалеко отсюда, сохранилось родовое поместье Воронцовых – Андреевское. Господский дом вырастает, как мираж, среди хаотичных построек новейшего времени.

Дом всё помнит. Нужно только настроится на волну его памяти. И послышится голос Екатерины Романовны Дашковой, руководящей разбивкой липовых аллей, и запахнет ананасами из распахнутых окон оранжереи, и заскрипят протезы офицеров и солдат двенадцатого года, которых привёз после Бородина Михаил Семёнович, сам раненый в бедро, поправляться на вольном андреевском воздухе.

– Я никогда не думал, что увижу Россию. И не могу больше без неё. Буду приезжать, пока хватит сил. Пока хватит сил, – повторил он, поднимаясь. – А сейчас я должен оставить вас, милые барышни. Увидимся вечером, хорошо?

Мы расстались. Александр Илларионович пошёл вниз, к санаторию, а мы – наверх, навстречу Паше.

– Невероятно! Удивительно! – сокрушался он. – Понятно, что в жару лягушки прячутся. Но не сквозь землю же они провалились. В тени, у воды, они просто обязаны быть.

Мы шли всё дальше вдоль реки.

Уже остались позади уютные пляжи, полные распаренных, блаженно расслабленных тел, уже разбежались и пропали в траве тропинки, уже солнце катилось с горки, а мы всё шли и шли, обдираясь о стерню свежескошенных трав, обжигаясь по локти крапивой, оступаясь в выдолбленные коровьим копытом колдобины, полные осклизлой и затхлой воды. Наконец мы вошли в парадный зал лесного дома – по-особому нарядную круглую полянку. Высокие кусты цветущей сныти белели по краям. Мучнисто-белые головки кашки, дурманя ароматом, сыпали пыльцу на жёлто-синие метёлки Иван-да-Марьи, а золотистоголовые лютики парили на невидимых стебельках, готовые к полёту.

Мы с Лилей рухнули в траву. Мы давно хотели есть, хотели пить и совсем не хотели лягушек.

Из кустов доносились горестные восклицания Паши:

– Их здесь нет. Прямо наваждение какое-то.

Он сделал стойку, пристально вглядываясь в противоположный берег, и лицо его внезапно озарилось.

– Вон там, я знаю. Я знаю тот берег: там они точно есть! Здесь есть отличный брод, мы со студентами стояли тут лагерем, и не раз.

– Паша, мы не пойдём, мы не хотим, мы сразу утонем! – запричитали мы на два голоса.

– Не бойтесь! Здесь самое большее – по грудь!

– Это тебе, Паша. А – мне?!

– Я тоже не умею плавать! – поддержала Лиля.

– Плавать не надо. Я сейчас перенесу на тот берег ваши вещи, а потом переведу вас.

Пока мы с Лилей