Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

далекой. Он испугался, что окончательно потеряет ее, схватил за руку, с жаром заговорил:

— Не торопись, Уля… Проверь себя, проверь хорошенько. Разве в нашей жизни мало было красивого?.. Я тебя любил — ты знаешь, любил крепко, жалел, чуть ли не на руках носил. И теперь люблю. Не спеши, Уля… Это война тебя сбила. Пройдет время, и все будет, как было.

Ульяна высвободила руку.

— Нет, тому не бывать, — сказала она с тоской в голосе. — Не бывать тому, Демьян, никогда. И нам лучше дать волю друг другу. Детей у нас нету. Что нас связывает?..

Больше он не мог выдержать.

— Скажи уж прямо — Быланин нравится, — ехидно произнес он.

Ульяна подавила обиду.

— Что ж, если хочешь знать, я люблю Арсея, — бросила она ему вызов. — Люблю всем сердцем, как никогда не любила. Но перед тобой, как перед мужем, я честная.

Наступило тягостное молчание. Под лавкой звонко похрустывала мышь. Ветер шелестел в сухом камыше.

— Демьян, — с горечью сказала Ульяна, — ты умный человек, должен понять…

Куторга вскипел.

— Хватит! Довольно! — закричал он высоким надтреснутым голосом. — Я не желаю больше слушать!

Он повалился на постель и, повернувшись лицом к стене, закусил угол подушки. Он заплакал, заплакал от злобы, от обиды, от собственного бессилия.

10

Утром в Зеленую Балку приехал секретарь сельсовета Кудряшов. Это был молодой человек, энергичный и расторопный. Он все еще носил военную форму с полосками от погон на плечах, грудь украшали многочисленные медали. Военная выправка давала себя знать во всем: в четкой походке, в манере держаться прямо, отвечать на вопросы быстро и ясно. С первого дня войны Кудряшов был на фронте, воевал на передовых позициях и в конце сорок четвертого года после третьего тяжелого ранения был демобилизован.

Вернувшись в родные края, Кудряшов поступил на работу в Степновский сельсовет, объединяющий колхозы «Зеленая Балка», «Борьба» и «Знамя труда». Кудряшов работал недавно — около трех месяцев. Но и этого времени ему оказалось достаточно, чтобы завоевать авторитет и освоиться. Многих колхозников он знал в лицо и называл по имени и отчеству. Он был справедлив в решениях, не только умел терпеливо выслушивать жалобы и просьбы, но и помогал людям.

В сельсовете Кудряшов с первого дня завел во всем строгий и ясный порядок. Председатель сельсовета Ефим Гордеевич Миронов переложил на плечи своего помощника много важных дел и доверял Кудряшову во всем. Секретарь сельсовета оправдывал это доверие.

Кудряшов сразу заехал к Куторге.

— Большое дело! — сказал он счетоводу. — Сельсовет получил разнарядку на одежду для остро нуждающихся ребятишек. Надо переписать всех… В первую очередь — детей фронтовиков. Конечно, у вас почти все дети нуждающиеся, но одежонки-то пока маловато.

Целый день Кудряшов и Куторга ходили по табору. Они переписывали ребят, беседовали с родителями. Многие матери выводили ребятишек, одетых в старенькую, старательно заштопанную одежонку. Но Кудряшов отказывался производить осмотр.

— Вы за кого меня принимаете? — недовольно говорил в таких случаях Кудряшов. — Разве я вам не доверяю? Разве мы живем и работаем не на основе взаимной помощи и доверия?

— Это так, — отвечали ему, — но все же…

— Никаких «но» и никаких «все же», — горячился секретарь сельсовета. — Вы доверяете мне, я доверяю вам. Достаточно того, что вы говорите…

Но, придя к Обуховым и увидев Анну Сергеевну, он закричал:

— А ну-ка, Анна Сергеевна, показывайте своих девчурок!

Кудряшов особенно тепло относился к семье фронтовика Обухова и любил маленьких девочек — Маню и Полиньку. Они отвечали ему тем же. И на этот раз, услышав знакомый голос, они выбежали из куреня и радостно бросились к нему.

Кудряшов был хорошо знаком с Верой Обуховой. Каждый раз, когда он приезжал в Зеленую Балку, он непременно заходил к Обуховым — поиграть с девочками, увидеть Веру, поговорить с ее матерью.

Анна Сергеевна, наблюдая, как Кудряшов занимается с детьми, счастливо улыбалась.

— Ну-ка, ну-ка, — говорил Кудряшов, обнимая девочек. — А вы подросли! Определенно подросли — скоро невестами будете. Красавицы писаные. — Он потрепал их по щекам и обратился к Анне Сергеевне: — Ну, а вы как поживаете?

— Да так… — неопределенно ответила колхозница. — Потихоньку.

— Это плохо, — сказал! Кудряшов. — Потихоньку сейчас не годится. Сейчас надо шагать вперед верстами. А где Вера?

— Не знаю. Куда-то ушла…

Кудряшов огорчился, но не показал этого и продолжал с прежней заботливостью расспрашивать Анну Сергеевну:

— А как хозяин Алексей Павлович? Воюет? Где он теперь?

— Где-то в Германии, — отвечала Анна Сергеевна. — Немцев добивает.

— Пишет?

— Пишет. Часто. Так что не гневаемся — не забывает…

Куторга целиком отдался своим невеселым мыслям. Ульяна вернулась, а радости не принесла. Он чувствовал себя, как заблудившийся в лесу, — не видел никакого выхода. Слишком хорошо он знал упрямый характер жены, чтобы полагаться на исцеляющую силу времени. Но другого ничего не оставалось. Приходилось терпеть и ждать. Чего? Неужели Ульяна так и не станет той прежней Ульяной, которая… Нет, нет, лучше не вспоминать, не бередить душу, не расстраиваться. А все этот Арсей… С каким наслаждением Куторга расправился бы с ним!

— Ты, Демьян Харитоныч, о чем-то размечтался, — услышал Куторга и встрепенулся.

— Прошу простить, — извинился он, — немножко задумался…

— Вот запиши Анну Сергеевну, — сказал Кудряшов, — ее девчурок — Маню и Полю. Конечно, много не обещаем: платьица, туфельки…

— Спасибо и за это, Валентин Владимирыч, — сказала Анна Сергеевна. — Для нас это — манна с неба.

— Не манна и не с неба, Анна Сергеевна, — наставительно говорил Кудряшов, — а помощь от советской власти. Без нее никакие еси-небеси не помогут! Вот что, Анна Сергеевна, вот как, дорогая моя! Ну, прощевайте. Вере кланяйтесь.

Он пожал руку Анне Сергеевне, потрепал девочек по головкам и ушел за Куторгой.