Карточная игра в России. Конец XVI – начало XX века. История игры и история общества - Вячеслав Вениаминович Шевцов

вожения позлащенных карет. Домы стали украшаться позолотою, шелковыми обоями, во всех комнатах дорогими мебелями, зеркалами и другим. Все сие составляло удовольствие самим хозяевам, вкус умножался, подражание роскошнейшим народам возрастало, и человек делался почтителен по мере великолепности его житья и уборов»[189].

Положение при дворе определялось степенью демонстративного потребления – граф П.И. Шувалов располагал такими возможностями, что «нечаянно приехавшую к нему императрицу с немалым числом придворных он в вечернем кушаньи, якобы изготовляясь мог угощать; а сие ему достоинством служило, и он во всяком случае у двора, невзирая на разные перемены, в разсуждении его и особы был особливо уважаем»[190]. Обладателей же «непристойных деревенских платьев» не пускали на придворные маскарады под угрозой штрафа[191].

Для послепетровского дворянства область бытового уклада из естественной среды обитания стала сферой обучения[192]. Для многих представителей придворной знати подражание и как можно более точное воспроизведение европейского образа жизни было едва ли не основной деятельностью и основным проявлением причастности к европейской культуре при нескрыва-емом дистанцировании от своего национального прошлого. В.О. Ключевский выделял два таких типичных образца – «петиметр» и «кокетка»: «Петиметр – великосветский кавалер, воспитанный по-французски; русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал столько же, как и немецкий; о России он ничего не хотел знать… Кокетка – великосветская дама, воспитанная по-французски, ее можно было бы назвать родной сестрой петиметра, если бы между ними часто не завязывались совсем не братские отношения. Она чувствовала себя везде дома, только не дома; весь ее житейский катехизис состоял в том, чтобы со вкусом одеться, грациозно выйти, приятно поклониться, изящно улыбнуться»[193].

Но все же при елизаветинском дворе происходили заметные культурные подвижки – появился интерес к театру, музыке, живописи, литературе (главным образом французской беллетристике). Несколько смягчились нравы, хотя пороки, естественно, остались, маскируясь внешним европейским лоском. Высоко начала цениться «образованность» – не столько образование, сколько следование моде в одежде и развлечениях, владение хорошими манерами, французским языком и современными танцами.

С середины XVIII века праздный класс начал увеличиваться, поскольку возрастало благосостояние дворянства – «дивиденды» от участия в дворцовых переворотах, раздача крестьян и казенных предприятий, доходы от винокурения и экспорта хлеба, дешевый кредит Дворянского банка, рост повинностей крепостных крестьян открывали широкие возможности для удовлетворения материальных потребностей. Вслед за императорским двором столичное и провинциальное дворянство начало приобщаться к светскому образу жизни и поддерживать престижный уровень потребления.

Елизавета Петровна под влиянием обстоятельств, приведших ее на престол, да и в силу особенностей своего характера предоставила обитателям и завсегдатаям императорских дворцов определенные вольности по части досуга в ущерб государственным делам. В рамках такой политики в 1761 году азартной карточной игре при дворе был придан законный статус. По словам Екатерины, «по вечерам императрица собирала двор в своих внутренних апартаментах, и там велась большая игра»[194].

В.О. Ключевский, не жалея черной краски, описывал нравы елизаветинского «придворного общежития»: «Дворец представлял не то маскарад с переодеванием, не то игорный дом… С утра до вечера шла азартная игра на крупные суммы среди сплетен, подпольных интриг, пересудов, наушничества и флирта, флирта без конца. По вечерам сама императрица принимала деятельное участие в игре. Карты спасали придворное общежитие; другого общего примиряющего интереса не было у этих людей, которые, ежедневно встречаясь во дворце, сердечно ненавидели друг друга. Говорить прилично между собою им было не о чем; показать свой ум они умели только во взаимном злословии; заводить речь о науке, искусстве или о чем-либо подобном остерегались, будучи круглыми невеждами; половина этого общества, по словам Екатерины, наверное, еле умела читать и едва ли треть умела писать… Когда играл фаворит граф А. Разумовский, сам держа банк и нарочно проигрывая, чтобы поддержать славу тороватого барина, статс-дамы и другие придворные крали у него деньги…»[195]

При Елизавете Петровне большую популярность приобрели европейские коммерческие игры: ломбер, кадриль, пикет, контра, памфил, тресет. Их дозволялось употреблять в «знатных дворянских домах… на самые малые суммы денег, не для выигрышу, но единственно для препровождения времени». Вошел в употребление четырехугольный, раскладной и обтянутый сукном ломберный стол[196].

С усвоением европеизированного образа жизни и канонов демонстративной праздности и потребления все более широкими слоями правящего класса карточная игра начала входить в быт столичного и провинциального дворянства как постоянный элемент досуга. Это стало возможным и благодаря тому, что благородное сословие получало все больше свободного времени в результате постепенного освобождения от обязательной государственной службы, которое было законодательно закреплено Манифестом о вольности дворянства (1762 год) и Жалованной грамотой дворянству (1785 год).

Стол ломберный. Середина XVIII века

«Добродушный наблюдатель современного общества, человек обеих половин столетия»[197] А.Т. Болотов писал, что среднее петербургское дворянство на своих съездах препровождало время «наиболее в игрании в карты, ибо тогда [середина XVIII века] зло сие начало входить уже в обыкновение, равно как и светская нынешняя жизнь [конец XVIII века] уже получала свое основание и начало». По наблюдениям Болотова, карточная игра в середине XVIII века «не была еще в таком ужасном употреблении, как ныне [конец XVIII века], и не сиживали за картами и до обеда, и после обеда, и во всю почти ночь не вставаючи. Нынешних вистов тогда еще не было, а ломбер и тресет были тогда наилучшие игры, да и в те игрывали только по вечерам; в прочее ж время упражнялись в разных и важных разговорах»[198]. Вероятно, в первой половине XVIII века карты еще не вытеснили игру в кости, последнее упоминание о которой в запретительном указе относится к 1747 году.

Императорский двор Екатерины II добился значительных успехов в стремлении соответствовать дворам европейским. Расходы на его содержание в 1785 году составили три миллиона рублей, тем не менее денег все время не хватало[199]. В сравнении с дворянством петровского времени дворяне екатерининской эпохи, во всяком случае приближенные ко двору, приобрели более цивилизованный вид: «Разница между грубыми шутками и потехами Петра Великого и изысканными беседами и вечерами в Эрмитаже при Екатерине II бросается в глаза. Попойки, скоморохи, шумные увеселения исчезли; вместо того давались на сцене театра в Эрмитаже опера Екатерины или драма Сепора и пр. Весельчак Лев Нарышкин при Екатерине не походил на какого-нибудь Балакирева времен Петра Великого или на придворных шутов эпохи Анны Иоанновны. Под страхом строгого наказания представители лучшего общества при Петре должны были посещать устраиваемые царем “ассамблеи”; еще