Карточная игра в России. Конец XVI – начало XX века. История игры и история общества - Вячеслав Вениаминович Шевцов

образ жизни европеизирующегося дворянства. Тексты запретительных указов с каждым разом становились все более развернутыми и жесткими в определении «игры» с точки зрения верховной власти («богомерзкая и вредительная», «разорительная», «благовидная отрасль открытого грабительства», «нравственная зараза, в благоустроенном государстве никогда и ни под каким видом нетерпимая»). До середины XVIII века в них делался акцент на запрещение именно карточной игры среди других азартных игр, и только азартной карточной игры – со второй половины XVIII века. Однако популярность карточной игры возрастала прямо пропорционально числу запретов, наказания постепенно приобретали сословный характер и развивались в сторону смягчения и избирательности, чтобы не причинить «напрасных поклепов, обид и беспокойств».

В 1761 году азартные карточные игры были разрешены при императорском дворе, а коммерческие, «не для выигрышу, но единственно для препровождения времени» – в «знатных дворянских домах». Объявление азартных игр нормой в тексте законодательного документа, пусть даже только при императорском дворе, создавало двусмысленное представление о равных и «более равных», к которым наказание не применимо. В результате жестко противостоять этому увлечению государственная власть уже не имела морального нрава, поскольку показывала своим подданным обратные примеры.

От разрешения коммерческих игр небольшой путь до разрешения азартных – Устав благочиния 1782 года предусматривал серьезное наказание только для содержателей игорных домов, профессиональных игроков и шулеров (впервые официально признавалось наличие этого явления и гарантировалась соответствующая защита). На практике высокий социальный статус ограждал от каких бы то ни было штрафов. В начале XIX века верховная власть от общегосударственных узаконений перешла к столичным, где игра происходила «без зазора и страха». Наконец, Свод законов Российской империи (1832), действовавший до исчезновения этого политического образования, юридически зафиксировал фактическое положение вещей – уголовное преследование предусматривалось только для устроителей игорных домов и карточных шулеров, в остальных же случаях за игрой признавался правомерный характер.

Следует также отметить, что в дворянской среде, с более нормированными поведенческими образцами и смягчающимися нравами, игра в карты «окультуривалась», то есть утрачивала свою связь с асоциальными и криминальными проявлениями. Этому способствовало и широкое распространение коммерческих («степенных») карточных игр, не связанных со значительным материальным выигрышем и требующих определенного умственного напряжения и спокойной обстановки. Светская беседа заменила хмельную, из корчмы и кабака играющие переместились в салоны, клубы, дворянские собрания, домашний круг, залы императорского дворца. Хотя, конечно же, отрицательные свойства человеческой природы продолжали реализовываться при помощи игральных карт, только в более скрытой и утонченной форме.

Игра в Криббедж

Глава четвертая

Карточная игра в культуре русского дворянства

А в ненастные дни

Собирались они

Часто;

Гнули – Бог их прости! —

От пятидесяти

На сто,

И выигрывали,

И отписывали

Мелом,

Так, в ненастные дни,

Занимались они

Делом.

А.С. Пушкин. «Пиковая дама»

До нашего времени не дошли правила и названия карточных игр XVII века, однако их тесное соседство с игрой в кости (зернью) и различными правонарушениями позволяет предположить, что это были игры азартные (закладные), ориентированные на денежный выигрыш. Незначительный ввоз игральных карт и отсутствие их местного производства указывают на то, что азарт и тяга к обогащению вполне удовлетворялись более простой, доступной и привычной игрой в кости, восходящей еще к индоевропейскому прошлому славянских народов. Государственная монополия на организацию азартных игр позволяет говорить о том, что игральные карты не являлись предметом индивидуального пользования.

Существенное распространение азартные игры в XVII веке получили среди служилых людей, в особенности в Сибири, что можно объяснить «переходными» ненормированными условиями службы (оторванность от семей и хозяйств, частые и длительные служебные командировки, существование «безмужних жен», близость к пушной «валюте»).

Распространению карточной игры в высших слоях служилого сословия препятствовали приверженность к шахматам и шашечным играм (тавлеи, саки, бирки), являвшимся традиционными играми русского двора[152], а также влияние церковного благочестия. При Михаиле Федоровиче игральные карты были куплены «для забавы маленького Алексея Михайловича со своими сверстниками»[153]. Вполне возможно, что именно эту западную экзотику мы обнаруживаем в описи Коломенского дворца (1677 года), по которой в одной из кладовых среди прочих предметов значились «две дюжины и семь игор карт гнилых», то есть разложившихся под воздействием неупотребления и сырости[154].

Таким образом, можно сказать, что в XVII веке карточная игра не являлась характерной и массовой чертой досуга русского дворянства.

XVIII век – это век постепенного усвоения Россией стандартов европейской цивилизации и перехода к обществу Нового времени. Форсированная модернизация России, начатая Петром I, вывела страну на более высокий качественный уровень развития, однако требовалось определенное время, чтобы изменения стали необратимыми и укоренились на российской почве. На протяжении всего XVIII века русское общество, открытое Петром I для дальнейших заимствований, что называется, «пропитывается» западными ценностями, одновременно перерабатывая их и создавая национальный вариант общественного развития, сопоставимый по масштабам с европейским.

В XVIII веке в России, наряду с изменениями социально-экономического и политического устройства, возникают наука, литература, искусство, система светского образования европейского типа, европеизируются быт и нравы русского общества. Однако все эти «красоты европейские» были именно европейскими и воспроизведение их в России не могло не принять характера поверхностного декоративного подражания. Таково, в общем, всякое первоначальное приобщение к инокультурному опыту – вначале, подражая, усвоить чужую форму, сделать ее своей (то есть понять и научиться использовать), а затем наполнить ее собственным, оригинальным содержанием.

Неизвестный художник. Великосветский салон

«Русский человек XVIII века явился совершенно чистым, вполне готовым к восприятию нового, одним словом, явился ребенком чрезвычайно способным, восприимчивым, но ребенком, для которого наступила пора ученичества, пора подражания – ибо что такое учение, как не подражание», – отмечал С.М. Соловьев[155].

Русский литературовед А.Н. Пыпин обозначил эпоху XVIII века как эпоху «бытового переворота»[156]. Новые навыки, модели поведения усваивала прежде всего верхушка общества, которую Петр I «приневолил» носить одежду европейского покроя, изучать иностранные языки, получать образование, посещать ассамблеи, постигать премудрости светского поведения и досуга.

Усвоение русским дворянством норм европейского общежития было второстепенным, прикладным по отношению к усвоению военно-технических навыков. К тому же сказывался и старомосковский норов – ссоры и брань, неуправляемое буйство, обильные возлияния, которые с введением «поступи французских и немецких учтивств» не только не исчезли, но и обогатились «непомерным любострастием» благодаря уменьшению роли религиозной морали.

Сам Петр I «не отличался тонкостью в обращении, не имел деликатных манер… добрый