Энциклопедия логических ошибок: Заблуждения, манипуляции, когнитивные искажения и другие враги здравого смысла - Иммануил Толстоевский

на публику. В конце концов, мы уже сотни тысяч лет живем как социальные животные, пекущиеся о статусе. Просто раньше границы разных видов коммуникации были четче и люди знали, где театр начинается и где заканчивается. Но технологии шагнули далеко вперед, а вместе с этим притупилось и наше понимание: к чему сейчас был этот аргумент, каковы намерения моего соперника? Мы как та лягушка, которая не выпрыгнула из кастрюли с медленно нагревающейся водой и в конце концов сварилась, – наши беседы незаметно превращаются в симуляцию бесед. Рассмотрим эту поломку коммуникации с помощью понятия симулякр{27}, предложенного французским философом Ж. Бодрийяром.

•••

Симулякр, в самом широком смысле представляющий собой вереницу копий, – концепт, остававшийся популярным на протяжении всей истории религии и философии. Вы же помните, что, по мнению Платона, подлинная реальность – это мир идей, а наш мир – его несколько дефективное отражение. Когда мы подражаем этому несовершенному миру посредством искусства – например, рисуя его объекты, – мы создаем копию копии.

Возьмем самую известную картину в мире. Каждый день тысячи посетителей Лувра пихают друг друга локтями, чтобы сфотографировать «Мону Лизу». Недавно и мне посчастливилось оказаться среди них. Я пытался поймать кадр без публики – ведь на идеальной фотографии, которую я давно себе воображал, чужих голов не было. Ценой немыслимых усилий я добился своего, и я создал еще один слой виртуальности, поделившись фото в соцсети, – как будто оно отражало мои тогдашние впечатления.

Но это еще ладно! Сейчас многие постят липовые селфи, а друзья, зная об этом, подыгрывают: «Дорогая, ты прекрасно выглядишь!» Ведь они и сами так делают. Быстро ли мы утратим чувство реальности в соцсетях, где люди делятся чужими фотографиями, выдавая их за свои, и обмениваются лицемерными лайками?

Подлинный музейный опыт тех, кто пытается сделать одну из бесчисленных одинаковых фотографий «Моны Лизы» (снимок М. Феркондини, Wiki Commons)

Не поймите меня превратно. Я вовсе не ратую за то, чтобы любой ценой держаться за реальность. В нашем мире все воспроизводится миллионы раз, и многие копии гораздо интереснее оригинала. Например, для меня Майкл Джордан – легенда, подпитываемая ностальгией: реклама Be Like Mike, маркетинговое чудо, именуемое Dream Team, бессонные ночи за просмотром матчей… Я отдаю себе отчет, что существует реальный человек по имени Майкл и по фамилии Джордан, но, если начистоту, мне не очень-то нужна правда о нем вместо этой легенды.

Беда в том, что мы уже по большей части живем на уровне, который Бодрийяр называл гиперреальностью: в мире копий, заставивших нас забыть оригинал или вообще никогда его не имевших. В документальном фильме The Last Dance рассказывается, как Джордан, чтобы мотивировать себя, воображал, будто соперники над ним насмехаются. Он пересказал эту выдумку друзьям и сам почти в нее поверил. Но ирония в том, что даже этот фильм, призванный показать внутренний мир легенды, сначала был просмотрен самим Джорданом – вплоть до мельчайших деталей – и получил его полное одобрение. Так кто же дал добро на показ фильма – «реальный» Джордан или Джордан-«легенда»?

•••

Мой излюбленный пример гиперреальности порожден фантазией Льюиса Кэрролла, автора «Алисы в Стране чудес», и сообществом, преуспевшим в картографии{28}:

«– Каков, по-вашему, самый крупный масштаб на карте?

– Что-нибудь около шести дюймов к миле.

– Шесть дюймов? Всего-навсего? – воскликнул Господин. – Мы скоро выпустим карту в масштабе шесть ярдов к миле. Затем мы подготовим карту в масштабе сто ярдов к миле. А затем воплотим в жизнь самую грандиозную идею! Мы выпустим карту всей страны в масштабе один к одному!

– И как же вы намерены ею пользоваться? – спросил я.

– Разумеется, всю ее разворачивать не придется, – отвечал Господин, – начнутся протесты фермеров! Они скажут, что карта мешает им и закрывает солнечный свет! Поэтому картой нам послужит… сама страна! Смею вас уверить, все получится как нельзя лучше»[56].

Многослойную трактовку кэрролловской истории мы видим в фильме «Нью-Йорк, Нью-Йорк» (2008 год, Ч. Кауфман): театральный режиссер, чье здоровье постепенно ухудшается, арендует огромный склад, чтобы создать свой главный шедевр. Он просит актеров изображать повседневную жизнь людей. Постепенно декорации разрастаются – появляется город, который потихоньку охватывает и сам Нью-Йорк. Актеры начинают там жить. И даже двойники актеров присоединяются к представлению, чтобы сыграть реальную жизнь этих актеров в новом городе. В этом фильме, своего рода гипербодрийяровской версии «Шоу Трумана», нет смысла искать какую-то «основную реальность»[57].

•••

Теперь – о взаимосвязи «реальность–копия» в наших современных дискуссиях. Первые в истории теледебаты президентов в прямом эфире были запланированы как естественный диалог – без модераторов, без монтажа. Но и Никсон, и Кеннеди забраковали эту идею. Каждый думал, что другой будет говорить слишком долго и превратит все в шоу, и они потребовали модератора. Пусть даже их намерения были благими, из-за камер они не могли доверять друг другу. Растущая аудитория убила дискуссию еще до ее начала.

Сменилось два поколения, и теперь люди даже не делают вид, будто ведут диалог. Вместо этого мы всякий раз наблюдаем какую-то причудливую совместную пресс-конференцию, а круглые столы сменились огромными подиумами. Кандидаты в буквальном смысле поднимаются на кафедру, их пластиковые лица обращены не друг к другу, а к зрителям и модератору, они произносят речи, подогнанные под те несколько минут, которые им выделили.

Ради всего святого, вы можете отличить современные политические «дебаты» от конкурса талантов?

Это уже не копии дискуссий, извращенные влиянием трибун, это нечто совершенно новое, произведенное специально для этих трибун – то есть для телевидения и (все чаще и чаще) для соцсетей. Порой и убойная реплика не нужна: предварительно отрепетированная карикатурная мимика гарантированно порождает мем. Его разносят боты и люди, копируют, цитируют, фотошопят… и в конце концов он становится рамкой, задающей тон всей дискуссии. Я называю это «дискуссией» просто по привычке. Но у этих копий никогда и не было оригиналов. Добро пожаловать в дивный новый мир!

Перед президентскими выборами 2016 года в праймериз Республиканской партии участвовали 17 человек. Этот скриншот (Fox News) демонстрирует атмосферу первых дебатов, в которых приняло участие 11 самых популярных претендентов

Вернемся к первому примеру из этого параграфа: да, лидер оппозиции идет на телешоу провластного журналиста не в надежде его убедить. Но он уже и не рассчитывает убедить широкую аудиторию. Надо понимать, что современная политика – уже не массовая политика, как прежде. Чем сильнее фрагментация в медиа, тем понятнее, какая часть аудитории воспримет ваши слова и какой должна быть подача. Поэтому куда эффективнее «целиться» в определенные группы посредством точечных посланий и логических уловок. На территориях, которые уже поляризованы, задачей будет не столько убедить, сколько мотивировать: целевая аудитория может состоять исключительно из единомышленников. В конце концов, сплотить и вывести на поле боя своих сторонников – это ничуть не менее действенно, чем переманить кого-то из противоположного лагеря.

Как это делается: три мушкетера риторики

Мы рассмотрели, в каких ситуациях, с какими намерениями и в отношении кого используются логические уловки. Теперь пора сосредоточиться на их механизме: каким же образом нас убеждают?

Аристотель, чья мощность в античные времена равнялась примерно 10 франклинам, был первым, кто занялся систематическим изучением риторики, которую мы знаем как «словесную коммуникацию и искусство убеждения» (а в чем он не был первым, если задуматься?). Это любопытно – ведь его учитель Платон терпеть не мог риторику. В диалоге «Горгий» он от лица Сократа описывает красноречие как обман невежественных масс и «льстивое угодничество», приравнивая ораторов к софистам, с которыми мы познакомились в предыдущей главе. Но, несмотря на все усилия Платона, риторика не утратила своего значения.

Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на тривиум – основу