Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» - Михаил Дмитриевич Долбилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
973
ЛНТ — ААТ. С. 272–273 (письмо Л. Н. Толстого А. А. Толстой от 26 или 27 ноября 1865 г.). На прямую связь между ростом недовольства Толстого панславистской ажитацией и развитием образа Лидии Ивановны в Части 5 обращено внимание в интересной статье Т. Кузмиц, однако ни эволюции образа Каренина вообще, ни сцены его «обращения» в частности автор не касается, сосредотачиваясь на экскурсе о платонических влюбленностях героини как приеме, посредством которого Толстой наделяет «славянское дело коннотациями любвеобильности (romantic profligacy)» (Kuzmic T. Serbia — Vronsky’s Last Love. P. 57–61). Мою трактовку толстовского изображения фемининного в панславизме см. в параграфах 4 и 5 данной главы.
974
О выражениях «душа в кринолине» и «душа в турнюре» в авантексте АК см. с. 51–53 наст. изд.
975
См. гл. 2 и 3 наст. изд.
976
РВ. 1877. № 3. С. 329–382.
977
Там же. № 4. С. 710–763.
978
В генезисе романа обсуждаемое письмо Каренина находилось, вероятно, в определенной взаимосвязи с его другим, более ранним в хронологии действия великодушным письмом Анне — тем, которое он начинает писать вскоре после ее выздоровления и накануне своего разговора с Облонским о разводе и в котором предлагает жене самой сказать, чтó же даст ей «истинное счастие и спокойствие <…> души» (403/4:22). Каренин, пишущий это письмо, фигурирует уже в ПЗР (1873 год), то есть еще до того, как (в начале 1874 года) был написан развернутый черновик глав о самоубийстве Анны. В свою очередь, цитирование в этом последнем черновике нового письма Каренина целиком, как отдельного документа, могло повлиять на доработку эпизода с предыдущим письмом уже незадолго до публикации кульминационных глав в марте 1876 года: тогда Толстой вписал более пространный пассаж из письма (Р38: 72), чем в ПЗР. Впрочем, на протяжении всего этого времени между двумя письмами в их разных редакциях сохраняется важное различие: в первом (вошедшем в ОТ) Каренин не говорит прямо о своей готовности дать развод и даже избегает самого этого слова; во втором (оставшемся в авантексте) он без обиняков выражает согласие на совершение развода.
979
Подложенный в конец черновика исходный набросок самой сцены самоубийства Толстой лишь слегка «освежил» для редакции 1874 года, добавив, в числе других, фразы: «Вдруг затряслась платформа. Анне показалось, что она едет опять. Опять все осветилось» и «Она вспомнила первую встречу с Вронским и смерть раздавленного человека» (когда писался нижний слой этого наброска, героя еще не звали Вронским) (Р102: 57; без различения нижнего и верхнего слоя опубл.: ЧРВ. С. 537; см. также: ОпР. С. 215, 224 [о рукописях 73 и 102]).
980
ЧРВ. С. 6 (план 2 по нумерации ОпР).
981
Р102: 1–38.
982
ЧРВ. С. 527–528 (Р102).
983
ЧРВ. С. 509–510 (Р102).
984
Слово «запечатанное» вписано над строкой.
985
Р102: 38 об.
986
В самом письме — а сцена, где Анна получает его, была уже давно готова в черновике на момент писания глав о Стиве в Петербурге — Каренин так объясняет свой побудительный мотив: «С разных сторон я слышу намеки и даже выраженные упреки в том, что я отказывал в разводе» (ЧРВ. С. 530).
987
Р102: 38 об.; опубл.: ЧРВ. С. 511.
988
Как и ее антиграф — автографическая рукопись 102, копия (рукой С. А. Толстой), что входит ныне в состав рукописи 103, изготовлялась в два приема. Ее сегмент на листах 15–38 является копией датируемого началом 1874 года автографа будущих глав 23–31 Части 7 (см. выше с. 276–280 наст. изд.) и датируется, по всей вероятности, тем же временем (то есть, скорее всего, именно с этих листов, а не с листов своего черновика Толстой зачитывал Страхову летом 1874 года финал почти готового, как тогда казалось, романа); предшествующие же листы копии (1–14) содержат беловик (с позднейшей правкой автора) фрагментов первых двадцати двух глав, написанных начерно только в 1877 году (см. Схему 3 на с. 472).
О последовательности работы Толстого над исходной редакцией Части 7 в первые месяцы 1877 года позволяют судить авторские конспективные пометы на первом и последнем листах копии автографа глав о самоубийстве Анны: «Роды Кити в Москве. До родов К[ити] встреча с Вронским» и «Роды Кити» (Р103: 15, 38 об.). То есть, перечитывая и, возможно, сразу правя написанное существенно раньше, Толстой дважды напомнил себе об одной из стержневых тем в непосредственно предшествующих по календарю романа главах, за написание которых он вот-вот должен был взяться и которые в снятой с автографа копии вскоре пополнят состав этой же рукописи, став ее первой половиной. Соответственно, в составе исходного автографа фрагмент о родах Кити (Р102: 21–28 об.) появился много позже эпизода из глав о самоубийстве Анны, где (согласно этой редакции) повстречавший Анну на цветочной выставке Левин со «всегдашним заблуждением счастливых людей» рассказывает о своем недавно родившемся первенце (ЧРВ. С. 527 [Р102]). Словом, роды Кити прочно вошли в творимый сюжет много раньше того, как сама сцена была встроена в фабулу.
989
Не исключено, на мой взгляд, что какое-то время Толстой планировал так организовать соответствующую порцию глав в журнальном номере, чтобы она завершалась именно этой главой с накаляющим драматизм финальным абзацем. Первоначально восьмую, заключительную, часть романа предполагалось открыть уже главами о Стиве в Петербурге (в ОТ — [7:17–22]; см. авторскую помету «Часть осьмая» на первом листе их исходного автографа: Р102: 29), то есть, вероятно, повествование после самоубийства Анны еще не мыслилось таким протяженным, как затем получилось в Части 8 ОТ. В таком случае журнальная порция глав могла бы окончиться,
