Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» - Михаил Дмитриевич Долбилов

воплощением самого феномена элитистской, аффектированно пестуемой религиозности.

1053

О том, что этот прием требовал от автора владения собственными эмоциями, свидетельствует сравнение процитированного пассажа в ОТ с редакцией правленой корректуры первого журнального набора, где нарратив пока еще весьма прямолинеен и далек от создания насмешливой иллюзии беспристрастности Кознышева: «Сергею Иванычу казалось очень естественно, что в армию, где нет одежд и пищи, где дорог каждый кусок хлеба, едут толпами дамы <…> / Ему казалось также естественно и не противно чувству то, что люди христиане, женщины христианские, для целей христианских покупали порох, пули и посылали людей убивать себе подобных и быть убиваемы <…> что отбирали деньги у русских бедняков почти насильно для того, чтобы посылать в Сербию спасать от бедствия и угнетения сербов, тех самых угнетенных, которые, по словам их министров, от жира плохо дерутся. / И Сергею Иванычу вместе со всеми, принимавшими участие в производимом терроре, казалось, что это не могло быть ошибочно и дурно, потому что в этом самом выражалась душа всего народа» (ЧРВ. С. 556–557 [К125]).

1054

К125: 1. Рукописная копия, снятая для типографии с этой густо правленной гранки (как было заведено у Толстого при держании корректур), не сохранилась.

1055

При отсутствии промежуточного звена — заново отредактированной Толстым копии правленой гранки первого набора — это заключение позволяет сделать текст второго набора, вобравший в себя соответствующую замену: РО ИРЛИ. Ф. 341. Оп. 2. Ед. хр. 579. Л. 2. Данный экземпляр корректуры второго набора эпилога (как на тот момент еще именовалась будущая Часть 8), не отсылавшийся Толстому и позднее отложившийся в архиве И. А. Шляпкина, значится в систематике рукописного фонда АК под номером 126 (ОпР. С. 231; см. также: Гудзий Н. К. Описание рукописей и корректур, относящихся к «Анне Карениной» // Юб. Т. 20. С. 672–673 [здесь под номером 123]); в нем имеются гранки первой половины эпилога, которые отсутствуют в правленых корректурах того же, второго, набора, хранящихся в ОР ГМТ (корректуры 127 и 128; см.: ОпР. С. 231). Благодарю Екатерину Евгеньевну Дмитриеву за сообщение сведений о тексте хранящихся в РО ИРЛИ гранок.

1056

Достоевский Ф. М. Дневник писателя. 1877. Июль — август. Гл. 3: I // Он же. Полн. собр. соч. Т. 25. C. 207. Говоря о «жаре», «какого от него и ожидать нельзя было», Достоевский словно заглядывает в черновики романа. Дело в том, что сюжетный ход с провалом книги высокоумного брата Левина был первоначально опробован Толстым несколькими месяцами ранее начала работы над эпилогом — в одной из рукописных редакций Части 6. Согласно ей, фиаско постигает Кознышева за год до того, как это происходит в ОТ, — накануне второго, а не третьего («славянского») лета в романе, — и именно в нем кроется причина неожиданной попытки героя покончить со своим холостячеством: «Он мысленно любил семейную жизнь, всегда мечтал о ней. Теперь, особенно после горести, которую произвела в нем неудача его книги, в особенности злобная, исполненная личности, критика на нее, он часто завидовал любя брату Константину» (Р99: 16). После правки, удалившей этот штрих, гостящий летом у брата Кознышев обдумывает свое предложение Вареньке без прямой компенсаторной мотивации (473–474/6:4), но сам замысел — показать действия или порывы живущего рассудком героя как сублимацию обиды за творческое детище — реализовался в заключительной части. В перспективе авантекста несостоявшийся брак Кознышева с Варенькой перекликается с его удавшейся «женитьбой» на «славянском деле», чем лишний раз оттеняется фемининный, в понимании Толстого, обертон панславистской ажитации.

О провалившейся книге Кознышева в черновике Части 6 в связи с темой Левина, пишущего собственную книгу, см. с. 595 наст. изд.

1057

Вспомним его споры с Левиным о местных учреждениях самоуправления и суда и изречение об «исторических народах» (33/1:8; 232–237/3:3); высказывание об «антинигилистическом влиянии» классического образования (365–366/4:10); принципиальную защиту формальных процедур на дворянских выборах (544/6:26; 546–547/6:28). По известному всем исследователям АК мнению Б. М. Эйхенбаума, общая характеристика Кознышева соотносится с личностью и взглядами либерального историка права и публициста Б. Н. Чичерина, но «осложнена, по-видимому, чертами, взятыми от» славянофила Ю. Ф. Самарина (Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Семидесятые годы. С. 371–372). Более доказуемой, чем присутствие в персонаже прямых отсылок к умершему весной 1876 года Самарину, мне представляется динамика перемены политического портрета Кознышева в генезисе текста под влиянием панславистского подъема в том же году.

1058

Примером энтузиаста освобождения болгар, связывавшего с этим надежду на продолжение политической модернизации в самой России, был знакомый Толстому (и неприятный ему) князь В. А. Черкасский, которому было поручено организовать гражданское управление на отвоеванной российской армией территории будущей независимой Болгарии. См. подробнее: Vinkovetsky I. Strategists and Ideologues: Russians and the Making of Bulgaria’s Tarnovo Constitution, 1878–1879 // The Journal of Modern History. 2018. Vol. 90. № 4. P. 751–791; Holquist P. Military Occupation in the Russo-Turkish War, 1877–78: Vladimir Cherkasskii and the Civilian Administration (глава из готовящейся к печати книги П. Холквиста «By Right of War: Imperial Russia and the Codification of the Laws of War»; благодарю автора за возможность ознакомиться с его работой до публикации).

1059

К132: 3; Анна Каренина. Роман графа Л. Н. Толстого. Часть восьмая и последняя. М.: Типография т. Рис, 1877. С. 10. Первая из этих характеристик куда больше подходит деятелю, неблизкому славянофильству и панславизму, каким и предстает Кознышев на протяжении всего романа до Части 8.

1060

О том, что заглавием книги Кознышева Толстой, возможно, намекал на опубликованную еще в 1871 году «Россию и Европу» Данилевского, см.: Lönnqvist B. The Role of the Serbian War in «Anna Karenina». P. 41. Лённквист, однако, не связывает это предположение с анализом перемены в самом образе Кознышева. Мне представляется, что если такой намек и был, то, по логике повествования, содержание книги (о котором прямо ничего не говорится) должно было отражать скорее западнические взгляды героя. Показательно, что в его заглавии «Европа» предшествует «России». Наконец, если бы книга Кознышева была сколько-то близка к идеям «России и Европы», ее бы в 1876 году, пожалуй, ждал хотя бы некоторый успех — хотя и тут надо учесть, что настоящую популярность трактат Данилевского обрел не раньше 1880‐х.

1061

Момент удаления второй из этих формулировок, воистину предвосхищающей методы истории эмоций: К125: 3.