Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Мне вынуждено пришлось согласиться: я понял, в какую ситуацию едва не влип, и решил свести контакты с соседями до минимума. Иногда я даже стал подкармливать Малыша: много ему не требуется, мои же запасы чрезвычайно велики и позволяют выдерживать такие нагрузки. После же подобных историй остаётся только радоваться и гордиться: что ни от кого не зависишь и вполне в состоянии поддерживать своё существование в одиночку.

Так что отправляясь в очередную экспедицию – я реально ощущаю ответственность и вынужден держаться исключительно осторожно и внимательно: не дай бог получить серьёзную травму и стать инвалидом: вот тогда я недолго протяну в одиночку. И закрывая однажды вход в жилище – что делается строго обязательно при любой отлучке – и почуяв чужой запах – хотя и вроде бы знакомый: я чуть не отдал концы. Уже ощущая присутствие постороннего я осторожно двинулся вперёд, готовый резво развернуться и дать дёру; но к счастью это не потребовалось: сквозь мрак и темень я увидел наконец силуэт, и потом вспомнил, кому принадлежит такой запах: старому другу и союзнику Бродяге.

Он выглядел бодро и весь так и исходил силой и решительностью, и после тёплого приветствия я пригласил его в нору: я предложил перекусить, и пока Бродяга похрустывал сочной свежей морковкой, я изучал изменения, случившиеся с ним за время разлуки.

«Ты знаешь: я так рад тебя видеть». – «Взаимно: я тоже соскучился, и решил вот навестить». – «А узнал-то откуда?» – «Слухи, сплетни: умело их собирая, вполне можно узнать достоверную информацию». – Мы помолчали. – «И о твоём изгнании тоже наслышан: жестоко они с тобой обошлись».

«А меня, знаешь ли, нынешнее положение полностью устраивает: и к другому я не стремлюсь». – «И даже если я предложу вернуться: откажешься?» – «Куда вернуться: к этим?» – «Но ты ведь не знаешь ситуации: а если я скажу, что у них междоусобица, и твоё возвращение – с прежним статусом – способно всё погасить и успокоить?» – «Это кто ж на этот раз сцепился?» – «Всё те же: Огрызок подговорил Рыжего, и вместе они выступили против Вожака». – «А остальные?» – «Разделились поровну. Так что теперь междоусобица. А я снова пустился бродяжничать».

«Кстати: Мамзель ушла от Огрызка и пока живёт одна». – «Неинтересно мне это больше: честно говоря». – «Но если ты вернёшься и встанешь на сторону Вожака: то получишь и её, и всё остальное. И никто не станет больше придираться». – «Это они просили передать?» – «Да». – «Не верю я им больше. И ты знаешь: нынешняя жизнь меня вполне устраивает. А от добра добра не ищут».

«А меня ещё просили передать: уже лично». – «Это кто же?» – «Мамзель. Велела сказать, что раскаивается и просит прощения: за всё». – «А больше ничего не говорила?» – «Нет». – «Не верю я ей. И не хочется мне бросать то, что так хорошо налажено и устроено. А все их слова – ветер, дующий сегодня в одну сторону, а завтра в другу. И не больше того».

«Я понимаю. И ещё: нору твою раскопали-таки, а сейчас там главное гнездо раскольников: Рыжего с Огрызком. Так что возвращаться тебе некуда». – «Тогда тем более. А бросать то: что я создал здесь: кто же захочет?»

«Наверно, ты прав: таких мощных укреплений я почти не видел, даже излазив все окрестности. Сам их строил?» – «Разумеется: кто же согласится помогать? К тоже же небезопасно посвящать посторонних: сам понимаешь. Зато теперь мне ничего не страшно». – «А как твои идеи: не забросил окончательно?» – «Нет: но кому ж они интересны? У них ведь что на уме? Где бы достать побольше сыра, колбасы или пива, или как соблазнить чужую крысиху, не доведя дело до выяснения отношений с её супругом. А также заботы о повышении ранга в имеющейся иерархии. Остальное же для них – пыль и тлен. Так что теперь я не уверен так уж абсолютно: в нашем великом будущем. Кто ж его будет добиваться?»

«Приятно было тебя снова увидеть. Но мне надо дальше двигать. Расскажешь тогда о местных ареалах: кто где живёт и кормится?» – «Разумеется». – Достаточно подробно и точно я посвятил Бродягу в детали местного расклада сил, не забыв предостеречь о различных особенностях, имеющихся у ближних стай: не хотелось подвергать его лишним опасностям, число которых и без того слишком велико. Мы тепло попрощались, и он растворился в темноте длинного извилистого хода, взмахнув напоследок хвостом: мой лучший и единственный друг на этом свете.

V

Возвращаясь однажды с удачной охоты – с сосиской в зубах – я был поражён и испуган. Пробираясь по боковому туннелю в гнездо, я услышал непонятные звуки, долетавшие как раз оттуда, когда же я достиг своей законной территории – одолев неподатливые заслонки – то понял причину: гнездо и склады уже были залиты горячей водой, всё прибывавшей и губившей плоды моих долгих усилий, так что мне стоило большого труда спасти собственную жизнь. Выползая по тому же боковому туннелю на свободу, я понял: люди отыскали-таки вход в моё убежище и решили со мной расправиться. Однако не на того они напали: если они хотели выжить меня с моей законной территории – то их надежды были напрасными.

Ведь родная территория любой уважающей себя крысы священна для неё, и только самая уж явная угроза для жизни может заставить бросить обжитое место. Так что я даже и не думал о смене дислокации: переждав время – в одном из укромных углов – я пошёл проведать возведённое с такими усилиями убежище: однако все входы – включая боковые – оказались заделанными камнями, и мне пришлось уже серьёзно задуматься о строительстве нового жилья.

Пробравшись наверх – где я решил временно обосноваться – я попробовал представить: а где же я смогу выкопать себе новое гнездо с разветвлённой системой сообщений и складами. Однако ничего разумного так и не посетило мою голову: уничтоженное жилище находилось в единственном возможном для этого месте, всё же прочее пространство было непригодно для подобного строительства. Я подумал о предложении Бродяги: но тут же отбросил его в сторону, как унижающее и ставящее в зависимость.

Ведь приползти на брюхе и встать на сторону Вожака – значит признать собственное поражение и невозможность существовать без них – что абсолютно ложно и не имеет под собой никаких оснований. Временные же трудности вполне преодолимы и требуют лишь усиленной работы и сосредоточенности.

После долгой беготни и суеты я выбрал-таки наконец пристанище: маленькая комнатка возле хранилища одежды и инструментов, заполненная шкафами и ящиками, редко посещается людьми и вполне подходит для жилья. Перерыв все ящики, я выбрал один из них для гнезда: выбросив оттуда посторонние предметы, я натаскал внутрь тряпок и соломы, подобранной здесь же. Однако большой склад для пищи здесь создать невозможно, не говоря уж о системе защиты: только бы никто – и прежде всего люди – не заметил моих усилий: тогда я буду обречён.

Теперь мне приходится ежедневно устраивать вылазки. Это тем более неудобно, что я совершенно отвык от подобного режима – присущего всем обычным крысам. Дополнительная же неприятность заключается в близости людей, мешающих полноценному отдыху: они топают и кричат, роняют вещи и не позволяют выспаться, многократно усложняя мою и так нелёгкую жизнь. Так что о мести думать больше не приходится: только о выживании и спасении.

Боюсь, что я пропал: отдыхая от трудов праведных в своём убежище, я услышал, как открывается дверь и заходит человек, сразу же что-то заметивший и позвавший на помощь. Хоть я и сидел тихо-тихо и ни разу так и не шевельнулся, однако дело, видимо, заключалось в другом: они обнаружили следы моей жизнедеятельности, так некстати оставленные на виду. Теперь же всё зависит от их реакции: мне же стоит поменять дислокацию, иначе опасность может возрасти многократно.

Они точно меня обнаружили! Я многого мог ожидать от них, но когда на следующий день отворилась дверь, я сразу же замер от страха и ужаса: по шороху и резкому запаху я учуял кошку, которая, разумеется, тут же бросилась на скопление ящиков, закрывающих меня от света: если бы она имела хоть малейший шанс добраться до меня – я мог погибнуть: ящики так и скрипели и ходили ходуном под тяжестью огромного зверюги, несмотря на сложность задачи пытавшегося-таки добраться до моего скромного убежища, но когда людям стал очевиден провал, кошку пинком выкинули из комнаты, а меня оставили в темноте и одиночестве.

Очень долго после этого я приходил в себя и успокаивался: только на следующую ночь я решился вылезти и отправиться на поиски пищи. Однако добравшись до хода – единственного, ведущего из комнаты на свободу – я почуял угрозу, обнаружившуюся почти сразу: выход наружу закрывала сетка, впереди же болтался кусок аппетитнейшей колбасы, что безусловно указывало на ловушку.

Ведь кто лучше меня в состоянии распознать все их каверзы и подвохи, и обойти сложные препятствия и барьеры, создаваемые у нас на пути к великой цели! но в данном случае дело выглядело чересчур серьёзно, поскольку других ходов из комнаты не существовало.