Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Бежал я долго и без остановок: неизвестно ведь было – насколько ожесточённо и упорно они хотели покончить со мной; только когда я достиг незнакомой мне территории, я остановился: уже наступило утро, и я видел и слышал передвигавшихся людей и машины, так что надо было спрятаться: чтобы не подвергаться напрасному риску.

Довольно быстро мне удалось сделать это: обнаружив у стены здания несколько баков, я забрался под один из них, имевший достаточно вместительное пространство под днищем. Здесь вполне можно было отсидеться до темноты, причём желательно было хорошенько выспаться и отдохнуть, после чего следовало подумать о будущем: ещё не окончательно я простился с планами и надеждами – так долго собираемыми – и кое-что ещё можно было попытаться отстоять.

Я задремал; шум снаружи не позволял заснуть полностью, что было бы ещё и опасно: кто же знал здешних обитателей? Однако никто не лез в моё временное убежище, и вполне спокойно я провёл всю светлую часть суток: выспавшись, я перекусил обнаруженными тут же хлебными корками, после чего перешёл к тягостным размышлениям. И Толстяк, и Длинный явно предали меня, и вряд ли я мог рассчитывать на их помощь и поддержку, заступничество же вожака стаи – при всей его силе и значительности – в данном случае не играло роли: что выявилось теперь столь явно и открыто. Я не мог оставаться дальше в стае; но стоило попробовать уговорить Милочку: она явно отдавала мне предпочтение, и вполне могла согласиться покинуть стаю вместе со мной.

Слишком хорошо я теперь понимал шаткость своего положения: очень уж долго я обманывался относительно новых соратников, считая их лучше прежних и не замечая вполне внятных угроз и несправедливостей: если в прежней стае решающей для меня опасностью стала система любимчиков – столь несовместимая с истинной иерархией – то здесь ситуация выглядела поопаснее: они замахивались на святое – кодекс чести, что приближало их по уровню мерзости к нашим главным врагам – людям. И больше мне не хотелось иметь с ним дел.

Когда наконец наступила темнота, я решил действовать: выждав некоторое время – достаточное для взрослых здоровых крыс, чтобы покинуть поселение – я с максимальными предосторожностями повторил утренний маршрут: теперь уж я не хотел рисковать напрасно, и в высотку я проник через узкий труднопроходимый лаз, весьма редко используемый. Нора Милочки, к счастью, находилась на окраине поселения: здесь было мало шансов встретиться с кем-то из врагов, но даже с её родственниками встреча выглядела нежелательно: они вполне могли изменить своё отношение – после всего произошедшего – и присоединиться к моим врагам.

Я решил подождать в боковом коридоре рядом: наверняка она либо находилась в норе, либо должна была вернуться туда: я безусловно услышал бы её в этом случае. Вдалеке шумели и переговаривались: мои бывшие теперь соплеменники продолжали заниматься повседневными делами, из которых я оказался исключён, повинуясь грязной чёрной воле и желанию, несовместимому с тем, что я считал всегда правильным и справедливым: слишком уж много оказалось здесь подводных камней, столкновения с одним из которых я не выдержал и вынужден был теперь искать новое пристанище. И неизвестно ещё было: насколько удачными получатся поиски.

Я задумался и не сразу заметил, что за мной кто-то наблюдает. Неясный силуэт скрывался в тени, и еле заметно приближался, наползая неясной пока угрозой и опасностью, так что следовало подумать о дальнейших действиях: принимать бой – после всего произошедшего – совершенно не хотелось, и тогда оставалось отступление; но только после того, как я узнаю: кто же преследует меня и следит пристальным внимательным взглядом.

Я начал пятиться: недалеко находился поворот, где я мог спрятаться и устроить засаду. Я замер, стараясь не шуметь и затаив дыхание: вряд ли кого-то из сородичей можно было бы обмануть подобным образом; однако он лез настырно и почти нагло: из-за поворота показались усы, потом вытянутая узкая морда, и наконец мы встретились взглядами: это был один из родичей Милочки.

Он испугался и отпрянул; однако по отношению к нему – как и к другим близким Милочке соплеменникам – я не испытывал злости и ненависти: я миролюбиво двинул ушами и отступил на шаг, как бы приглашая пойти за мной: подальше от жилищ. Сразу же он расслабился и уже спокойно и уверенно двинулся в мою сторону: мы зашли в укромное место и сблизились, чтобы никто посторонний не смог нас подслушать.

«Ну какие тут изменения: в моё отсутствие?» – «Да ничего особенного: сказали, что ты отправился в долгую и трудную экспедицию, что должно принести всем много пользы». – «И вы поверили в подобную чушь?» – «Я? Лично я нет. Но просто так подобных вещей не говорят: и это преподнесли как официальную информацию». – «А Милочка как?» – «Сейчас её нет». – «Куда ж она делась?» – Он смущённо замолчал, когда же я придвинулся ещё ближе и пристально взглянул ему в глаза, он неожиданно отпрыгнул и ощетинился. – «Не для тебя она, Зубастик!» – «Уж не для этой ли сволочи вы её приготовили?!» – «А это не твоё дело – для кого – главное: тебе здесь делать нечего!» – Он оскалился, не решаясь всё же броситься на меня: и сейчас он хорошо понимал – кто есть кто, и сколько он смог бы выстоять, если бы вдруг мне захотелось напасть на него и прорвать его жалкую ничтожную защиту; и совершенно ничем я не рисковал, поворачиваясь к нему спиной: я навсегда покидал это место, почти ставшее моим новым домом, так и не получив ничего из обещанного, и даже лишившись одного из немногих достояний – соратников и друзей, так разочаровавших меня и ставших теперь чужими.

III

Теперь я был предоставлен сам себе, и совершенно никому я не собирался больше подчиняться или слушать чьи-либо указания: они мне опротивели и надоели, и даже единственное место, где наверняка меня бы приняли с большой охотой – хозяева пивного подвала – сейчас казались далёкими и неинтересными. Я не знал – куда идти дальше: я понимал теперь Бродягу, столь часто любящего отлучаться из стаи: видеть их всех так часто – требует большого терпения и мужества – я же, как и он – одиночка, любитель тишины и сосредоточенности. А какая же сосредоточенность может быть в скоплении глупых и наглых крыс, каждая из которых озабочена лишь собственным благополучием? Только немногие способны подниматься до общих интересов – доминирующие самцы и реже самки – но и то далеко не всегда получается у них навязать свою волю. Я же прекрасно управляю сам собой: и вполне в состоянии организовать свою жизнь независимо от всех.

Мне и раньше приходили подобные мысли, и в большей степени Мамзель заглушала их и гасила своим присутствием: никогда не согласилась бы она покинуть стаю, обеспечивающую столько удобств и дающую защиту от врагов и конкурентов. Мои несмелые намёки и попытки обсудить данный вопрос с ходу отвергались, и приходилось уже защищаться от яростных обвинений и нападок. Ведь когда этакая самовлюблённая стервочка что-то втемяшила себе в голову – попробуй выбей у неё эту дурь! Невозможная вещь: и лучше даже не стараться, рискуя общим спокойствием и благополучием.

Так что теперь я вполне мог попробовать пожить в одиночестве: требовалось лишь отыскать подходящую нору – на нейтральной территории – и заручиться расположением ближних стай. Сразу же мне вспомнилась недавняя экспедиция, завершившаяся столь печально: имело смысл поискать убежище в той области, тем более что запасы и качество пищи там высоки и позволили бы без труда пережить самые сложные времена.

С наступлением темноты я наконец и приступил к выполнению задуманного: когда зашло солнце, я выполз из временного убежища и с предосторожностями потрусил к намеченной цели. Стоило обыскать все окружающие строения, и при этом надо было не столкнуться с теми, с кем у меня уже произошла стычка: они вряд ли забыли гибель сородича, и вполне могли попробовать отомстить. Так что добравшись до здания – сразу же распознанного среди других – я решил обойти его вокруг: в поисках опознавательных меток.

Почти сразу я обнаружил границу территории враждебной мне стаи: данное место следовало теперь обходить стороной, и я двинул дальше, где могло оказаться спокойнее и безопаснее.

Исследуя следующее строение, я почувствовал чьё-то присутствие: за мной явно следили; внимательно оглядевшись, я понял, где следует искать: из-под помойки доносилось слабое шуршание, и запах также выдавал его с головой. Однако враждебности я не почуял: и стоило пообщаться с незнакомцем, могущим просветить меня насчёт раздела местных сфер влияния.

Когда я сунулся в укромное убежище, то принял его за крысёнка; однако оскаленная пасть и агрессивность изменили оценку: и пока он рычал – стараясь хоть так произвести грозное впечатление – я совершенно успокоился и расслабился. – «Да не бойся ты: не съем я тебя. Поговорить вот хочу». – Он благоразумно притих, оценивая обстановку. – «Тебя как звать-то?» – «Малыш». – «Сразу видно. А меня Зубастик». – Мы помолчали: он уже почти успокоился. – «Спросить хочу: здесь есть незанятые здания?» – «Парочка найдётся. А что: твоя стая ищет новое убежище?» – «Нет: моя стая – это я. И больше никто. Для одного-то здесь местечко найдётся?» – Он удивлённо шевельнул ушами. – «А что: присоединиться к кому-нибудь не хочешь?» – «Спасибо: пока нет. Устал я от всех». – Мы помолчали. – «Здания-то покажешь?» – Он кивнул, и мы выползли наружу, под тёмное уже светлеющее небо, на котором сверкали яркие пятнышки, уже больше не радовавшие меня.