Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

– румын Чоран много писал о врожденной депрессивности Румынии, суицидальности, что большинство румын уезжает, а в русском любил слово «тоска». Понимаю, что вопрос на несколько трактатов, но – в чем суть болгарского менталитета?

Хотела бы я знать ответ на этот вопрос! Это сделало бы мою жизнь гораздо легче. А если серьезно, то я как писатель больше интересуюсь жизнью индивидуума, а не общества. И вряд ли я тот, кому следует ставить диагнозы обществу, хотя бы потому, что я не верю в такую вещь, как групповая ментальность.

Хотя, возможно, то, что я отказываюсь признавать групповую идентичность, в свою очередь симптоматично. Слишком легко ставить диагноз своему – или какому-либо иному – народу издалека, из Парижа, например, или еще из какого-то другого большого и хорошего города. И гораздо сложнее, когда ты сам тут живешь, выбрав или будучи обреченным оставаться и не уезжать. Если ты часть проблемы, ты уже не можешь быть частью ее решения. Ты не можешь быть сразу и болезнью и лекарством от нее.

Сказав все это, я хотела бы вернуться к вашему вопросу. Мое общее восприятие «болгарского характера» – это его маркированность чувством потери ориентации в большом мире, чувством растерянности. Мы никогда не знаем, куда мы направляемся или как туда попасть. Мы только знаем, что хотели бы быть в каком-то другом приятном месте, и чтобы кто-то нас туда доставил, и желательно прямо сейчас. Вообще, «делать» – это не часть нашей ментальности. Гораздо более ценится, когда что-то «происходит». Но так оно не работает. И мы впадаем в отчаяние. Мы все глубже впадаем в объятия наших страхов, потому что наши страхи – это очень уютно и, к тому же, хорошее оправдание для того, чтобы прожить свою жизнь, ничего не делая. Мне кажется, в корне такого подхода – пассивно-агрессивное отношение к миру, вызванное ощущением незащищенности. А чувство незащищенности происходит от того, что мы отказываемся (при)знать, кто мы есть на самом деле, это форма самообмана и самоотрицания. Очень удобно воспринимать себя как нечто слабое, испорченное, бессильное и потерянное. С таким ощущением можно легко (про) существовать годы и годы. Это будет не лучшая жизнь, но и не худшая. Как говорил мой друг, никто не умирает от жары или греха. Но разговор не о том, как умирать, а о том, как жить. Если ты вообще хочешь жить.

Не делать самому, а само происходит – близко к универсальным русским мантрам «авось», «что делать» и как-нибудь. Возвращаясь опять к вашему роману – ни у успешного нобелиата, ни у сыщика-лузера нет смысла жизни. А в чем он для вас?

Ну… Когда-то давно, когда я работала в большом частном университете Софии, я увидела объявление о наборе на новый курс. Название курса, набранное крупным шрифтом, было «Смысл жизни». Видимо, это был какой-то курс по общей философии, я так и не вчиталась. Меня просто восхитила сама надпись. Я, конечно, так и не записалась на этот курс, хотя, возможно, была и неправа. А то бы сейчас все знала.

Я перестала задавать себе вопрос о смысле жизни какое-то время назад, и это спасло меня от многих ненужных размышлений. Само понятие «смысла», а уж тем более «смысла жизни», это человеческое изобретение и не имеет ничего общего с самой жизнью.

Или, иначе говоря, жизнь в принципе бессмысленна, как и все, что с нею связано – от просто органического до так называемого духовного и интеллектуального. Пытаться найти какой-то иной смысл, кроме этого, найти подходящие слова или концепты – простое тщеславие. Которое ничему не помогает, никуда вас не приведет. Вне жизни никакого смысла нет. Это как мозговая кость. Если высосать мозг, то останешься с пустой трубкой, а сам мозг – просто кусок органической грязи. Вместе же они образуют что-то. Будучи же разделенными, они ничто.

Я хочу сказать, что жизни животных столь же бессмысленны, как и людские. Более того, они бессмысленны ровно так же. Но я не думаю, что животные задаются вопросом о смысле жизни, во всяком случае, у нас тому нет никаких подтверждений. Да и их нельзя назвать несчастными из-за того, что у них нет этого смысла. Они просто продолжают жить. И я стараюсь делать то же.

«Надо любить жизнь больше смысла жизни» Достоевского – или не любить ее… Все-таки еще немного о современной Болгарии, потому что ситуация не только массово, думаю, не известна русским, но и при этом имеет много общего. В «Нобелевском лауреате» вы пишете о деревне – она вымирает, остались одни старики, работы молодым нет, пустеющие дома заселяют пришельцы (цыгане), власть у бандитов. Полная рифма с положением в наших деревнях, небольших городах. Если в этом утверждении нет преувеличения, то – каковы ваши прогнозы? Можно ли чем-то помочь деревне и крестьянам? Или, возможно, это просто отживающая свой век историческая формация?

Описание деревни у меня почти буквальное. я хорошо могу себе представить, что подобная ситуация сложилась и с русскими маленькими поселениями, и, я подозреваю, не только русскими, но и в других бывших государствах социалистического лагеря. В любом случае, у меня это точно не преувеличение или какое-то художественное средство. Это мрачная реальность, и мне действительно больно видеть, что у небольших поселений просто нет будущего. Кстати, у деревень, расположенных около крупных городов, больше шансов выжить. Кроме того, есть такой, знаете, западный стиль жизни, когда живешь в деревне и ездишь на работу в город, но он пока не столь уж распространен. Я сама поклонник такого и считаю, что это наиболее человечный и естественный образ жизни при условии, если приходится работать в городе. Но, к сожалению, одно это не спасет деревни в том виде, что мы знаем. Одна из причин их упадка– то, что сельское хозяйство в Болгарии было практически полностью уничтожено после 1989 года и так полностью не восстановилось, а сельская жизнь обусловлена по большей частью именно этой деятельностью. Однако, я верю, что, хоть и медленно, наши деревни могут быть восстановлены и все больше горожан осознают прекрасные преимущества жизни на природе. Другими словами, я пытаюсь быть оптимистом, потому что сама очень люблю деревню. Я выдаю желаемое за действительность, или у меня есть ли иные основания для надежды? Вряд ли. Но я не думаю, что это полный конец. Я на это надеюсь.

У нас гибель тройственная – ушли в прошлое усадьбы с вишневыми садами, сейчас умирает деревня и дачи (во всяком случае, в своем прежнем виде)… Я не компетентен говорить об этом, но здесь еще отчасти влияние экономической