Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дадзай очень достоин внимания, но, к сожалению, даже при наличии хороших переводов в России он малоизвестен. Уже во время нашего единственного разговора в московском ПЕНе, когда вы сказали, что любите Мисиму, но не Мураками, можно было догадаться, что вам нравится не только настоящая, но и радикальная, трансгрессивная литература. К трансгрессии гендерной: в вашей пьесе о Мисиме «Мадам Мисима» герой проводит большую часть времени в тюрьме –женщиной. Это связано с театром Но (мужчины исполняют женские роли), с пьесой самого Мисимы «Маркиза де Сада», с гомоэротизмом Мисимы, с..?
Думаю, это было обусловлено всем этим, но ненамеренно. То есть у меня не было задачи непременно продемонстрировать все эти общеизвестные вещи о Мисиме; все это было, видимо, правдой, но они заслоняют собой настоящую личность и большого писателя. Меня вообще всегда интересовала прежде всего личность. И в этом смысле Мисима – до сих пор полная загадка. Не то чтобы каждый человек не был загадкой, но есть люди, которые действительно находятся за гранью воображения, и которых человеческий ум, сколь бы мощен он ни был, осознать не в состоянии. И Мисима – одна из таких личностей, что еще более необъяснимо, если принять во внимание его популярность, то, что он стал настоящей звездой при жизни, еще очень молодым, во всяком случае, для писателя. Все это нисколько не уменьшало его загадочности. Он был чрезвычайно плодовит во всех областях, не только в писательстве. Он был известным культуристом, актером, режиссером, командиром собственной армии, современным самураем, владел боевыми искусствами, был публичной фигурой, ролевой моделью, человеком Востока и Запада – и это еще далеко не все. Но личность и его сознание за всем этим все равно остаются недоступными. Это мне и хотелось рассмотреть, немного экстраполировать факты, самой поднять занавес и посмотреть, что там за ним, за сценой. Но я не хотела, чтобы Мисима стал моим героем. Я хотела, чтобы это была женщина, кто-то близкий ему. Вот так родилась мадам Мисима. И то, что мой персонаж был и не мужчиной и не женщиной, а чем-то большим, более глубоким и сложным, персонификацией той самой гендерной трансгрессии, которую вы упомянули, воплощением гомоэротизма и Но, любовником и палачом одновременно – все это было знаком, что я нашла правильного персонажа, правильную личность. Когда я поняла, что это он/она, все стало на свои места. И многие после спектакля подходили ко мне спросить, не был ли это действительно Мисима, потому что мой персонаж производил такое впечатление. На это ответа у меня нет. Сначала я думала, что это другая личность. Потом, однако, мне стало казаться, что это действительно Мисима.
Он-она Мисима у вас в пьесе сидит в тюрьме. Это, видимо, не проекция возможного (если бы он не покончил с собой после неудачного бунта и сдался властям, то вполне мог отделаться сроком), а такое же художественное ощущение, как и его-ее пол. Когда мы обсуждали русскую и японскую литературы, вы сказали, что цените Лимонова. Он, отчасти следуя эстетическим заветам Мисимы, не после, но до оказался именно в тюрьме. Чем вам нравится Лимонов? Есть ли что-то общее в судьбе и творчестве этих писателей?
Я не уверена, что могу говорить о Лимонове на таком уровне – я мало читала его, только «Это я – Эдичка», и знаю лишь основные факты его жизни. Как эксперт по нему и Мисиме вы, конечно, поймете. Но по какой-то причине, которую я даже не могу толком сформулировать, просто интуитивно «Это я – Эдичка» напоминает мне «Исповедь маски» Мисимы. Обе вещи –преобразующие пробуждения сознания, но тоже самое можно сказать о многих других книгах и авторах. Большее и гораздо более важное сходство я нахожу в том, о чем уже говорила раньше: та личность автора, которая в случае Мисимы и Лимонова сама есть произведение искусства, неотделимая и одновременно весьма отдаленная от их литературных творений. Многие авторы, особенно в последнее время, предстают перед необходимостью выбора между жизнью и письмом. Что есть печальный и противоестественный выбор, который со временем оказывает неблагоприятный эффект как на их жизнь, так и на их произведения. Мисима и Лимонов – среди тех немногих, кто отказывался выбирать. Я бы даже сказала, что они стали писателями, потому что обладали слишком сильной витальностью, в них было слишком много жизни. Мисима инвестировал свою жажду жизни буквально во все, что его интересовало. И Лимонов занимается тем же. Оба – активисты радикального политического толка, и Мисима не закончил в тюрьме, как вы сказали, только потому, что избежал ее таким своеобразным образом. В случае Лимонова, однако, я нахожу больше последовательности в том, что он делает и как он живет – в том смысле, что довольно ясно, как одна вещь приводит к другой. Тогда как многие идеи, действия и выбор Мисимы все еще остаются тайной. Я не думаю, что они могут получить объяснение (во всяком случае, не от человека Запада, в широком смысле слова). Их можно только почувствовать и следовать им. Это немного опасно, похоже на какой-то культ – тем более что во время сэппуку у него было много последователей. Но он был таким. Он громким, экстремальным, нарциссичным и великолепным. Если вы таковы, вы не умрете в своей постели, верно? И это делает его сэппуку вполне логичным. Этим я, конечно, ни на что не намекаю Лимонову.
Я не считаю себя экспертом по Лимонову – хотя наша встреча двух авторов о Мисиме в одной небольшой комнате была любопытна, мне кажется – что же касается Мисимы, мне как раз был интересен большой, скажем так, процент западных концептов, привлеченных им для формирования его эстетической системы. А что вам интересно, что вы порекомендовали бы из
