Приключений не предвидится. Айсберг и фонарный столб - Николас Гэннон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром господин Бельмон что-то делал с кофемашиной, а бармен по имени Амори П. Жильбер подозрительно разглядывал противень с круассанами. Аделаида взобралась на высокий барный стул и стала смотреть. Амори был изящен, хорошо сложен и всегда носил маленькую шапочку, в которой, по мнению Аделаиды, походил на торговца рыбой. А может, так казалось из-за запаха. Так или иначе, Амори Аделаиде нравился.
– Что случилось? – спросила она.
Амори поставил перед ней противень.
– Как по-твоему, они свежие? – спросил он.
Аделаида взяла один круассан. Истинный ценитель хлеба сразу отличит свежую выпечку от лежалой. «Надо посмотреть на слоеное тесто, – объяснила бы Аделаида. – Если слип лось – значит, выбрось». В этом круассане все слои слиплись в один ком.
– По-моему, они вчерашние, – сказал Амори.
– Или даже позавчерашние, – согласилась Аделаида.
– Попробуй, какая прелесть, – сказал мистер Бельмон, отходя от кофемашины и ставя перед дочерью желтую чашку с эспрессо. – Я нашел новый сорт кофе для эспрессо. Попробуй и скажи – нравится?
Аделаида посмотрела на желтую чашку. Чашка посмотрела на Аделаиду. Аделаида не слишком любила кофе. Она предпочитала чай.
– Круассаны опять лежалые, – сказал через плечо Амори. – На этой неделе уже третий раз.
Мистер Бельмон не слушал.
– Ну, давай же, Ади, – сказал он. – Правда же, уникальный вкус?
Аделаида отпила крошечный глоток, но и этого ей хватило. Глаза у нее защипало, а голос вдруг стал тонким.
– Уникальный, – пискнула она, хотя на самом деле ей так совсем не казалось. Глаза у нее, как у всякого, кто пьет эспрессо, стали белые-белые с крошечными черными бусинками зрачков.
Мистер Бельмон взял круассан и откусил.
– Я думаю, этот сорт хорошо пойдет, и если… – Тут он осекся и нахмурился, осознав, что проглотил что-то не самое приятное. – Какая гадость!
– Я же вам говорил, – сказал Амори. – Правда, Ади, говорил?
Ади помахала пальцем. На большее она была не способна.
– Но ведь это уже в третий раз за неделю, – сказал мистер Бельмон.
Амори вздохнул.
– И зачем я вам вообще что-то говорю?
Мистер Бельмон перебрал злосчастные круассаны.
– Кажется, нам не везет, – сказал он. – Вот это невезение, а?
– Нет, – ответил Амори, – это лежалые круассаны.
Аделаида дважды моргнула и осторожно отставила желтую чашку. Она пересмотрела все круассаны, нашла на самом дне два свежих и распрощалась. Выходя, она прошла мимо человека, который как раз уронил у бара стопку газет. Изогнув шею вбок, Аделаида прочла заголовок:
Le Petit Journal
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ УНЕСЕНЫ В МОРЕ ЛЬДА
– Вот уж кому не повезло, – сказал мистер Бельмон и снова откусил от круассана, позабыв, что тот несвежий.
УЛИТКА, РОДИВШАЯСЯ ДАМОЙ
Аделаида снова поднялась наверх, в квартиру. Она вошла в кухню, поставила у раковины деревянный ящик и влезла на него, чтобы наполнить водой чайник. Подталкивая ящик ногой, она отнесла чайник к плите и поставила на огонь, чтобы сделать себе чаю. Она постукивала пальцами по столу и ждала, думая, что чайник вечно закипает слишком долго, как вдруг увидела, что один круассан смотрит прямо ей в лицо.
– Мне нельзя, – твердо сказала Аделаида и отвернулась.
Ее мать, Кристина Л. Бельмон, сидела за столом и завтракала.
– С кем ты говоришь? – резко спросила она, не поднимая головы.
– Сама с собой, – ответила Аделаида.
– Ну так вели самой себе умолкнуть. Позавтракать спокойно невозможно – все болтаешь и болтаешь, не закрывая рта.
– Но как же я могу велеть себе умолкнуть, если я умолкну? – спросила Аделаида.
Госпожа Бельмон ничего не ответила. Она с хрустом откусила тост, и на ее безупречный во всех прочих отношениях наряд посыпались крошки. Она зажгла сигарету и исчезла в клубах дыма.
Мам в мире очень много, и все они разные, но госпожа Бельмон наверняка заняла бы в их рейтингах последнее место. Аделаида толком не знала свою мать, потому что госпожа Бельмон редко бывала дома. Это никого не огорчало. Аделаиде так даже больше нравилось, и, если бы у вас была такая мать, как у нее, вы бы тоже не слишком расстраивались, если бы редко ее видели. Впрочем, конечно, иногда избежать общения не удавалось.
– Мадам заказала улитки, – сказал официант. – А что будет на обед ваша милая дочурка?
– Милая – ну так забирайте себе, – сказала госпожа Бельмон. – Я оформлю все бумаги за час.
Официант непонимающе заморгал. Аделаида пожала плечами.
– Как вы можете так говорить? – ужаснулся официант. – Это же ваша дочь!
Госпожа Бельмон зажгла сигарету.
– Очень просто, месье, очень просто. У меня на спине есть бородавка. Она тоже моя, но это не значит, что мне она нужна.
Аделаида сделала себе чаю, поставила на поднос чашку, положила круассаны и аккуратно поднялась по лестнице в свою комнату под самой крышей. Один круассан она отдала голубям, которые терпеливо дожидались завтрака, а второй съела, обмакивая в чай. Она завтракала на краю крыши рядом с голубями. Закончив, она слизнула с пальцев маслянистые крошки и повернулась вокруг, чтобы насладиться зрелищем просыпающегося Парижа и всех его уголков, что видны были с ее крыши.
Голубь откашлялся.
– Послушай, а не была ли ты в прошлой жизни голубем? – спросил он.
– Может быть, – ответила Аделаида. – Но вряд ли.
– По-моему, ты была круассаном, – сказал второй голубь.
– Точно, – сказал первый, – и очень может быть, что мы тебя съели.
– Ну разумеется, – ответила Аделаида. – А потом я стала…
– АДЕЛАИДА! – закричала госпожа Бельмон.
Аделаида поглядела вниз. Маму видно не было, но девочке показалось, что она почти наверняка разглядела брызги слюны, блеснувшие в утренних лучах солнца.
– Я здесь, – ответила она.
– Я знаю, где ты, – потому и кричу! Хватит валять дурака с птицами – спускайся вниз! Госпожа Ламбер вечно ждать не будет!
Аделаида оторвала от чайного пакетика этикетку, положила себе в карман и стала составлять посуду обратно на поднос, поглядывая на голубей.
– В следующей жизни съешьте ее, – сказала Аделаида. – Она наверняка переродится улиткой!
ПАРИЖСКИЙ ТЕАТР БАЛЕТА
Госпожа Ламбер была домашней учительницей. Аделаиду учили на дому из-за балета. Как большинство девятилетних девочек, Аделаида хотела быть балериной. Но в отличие от большинства девятилетних девочек, Аделаида была необыкновенно одаренной танцовщицей. В шесть лет она сдала экзамен и была принята в Парижский театр балета,
