Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин

ее разглядеть. Яркие рыжие волосы в косе до копчика. Аккуратные тонкие губы в алой помаде. Белая кожа. Еле заметная родинка на ямочке под носом. Темно-зеленые глаза.

Мы встретились взглядом: две идеально черные точки с оттенком глубокой печали на какое-то мгновение отразились в моих глазах. Вдруг мне почудилось в них что-то родное, до боли знакомое. Но не успел я осознать что, как она упорхнула обратно на сцену.

Появился главный герой – высокий мужчина с черным барашком волос. Зрителям он представился как Резо – известный (но не для меня) грузинский театрал и художник. Отдаленно он, конечно, мог сойти за грузина, если бы не славянский нос, который быстро разрушал образ. Да и тело актера, покрытое костюмированными лохмотьями, не вызывало должного эффекта. Худощавое, бледное, венозное – оно было далеко от моего представления о кавказцах. Речь же в контраст была с акцентом, к тому же поставленной, четкой, как у профессионального диктора.

Рассказывая от первого лица жизнь грузинского писателя, актер, кажется, даже и не собирался давать вставить слово своим помощницам. Он тянул монолог на протяжении часа или двух, оставляя актрисам лишь вспомогательную роль – то ли декорации, то ли реквизита. Но я его не слушал. Слова все шли мимо моего внимания, а я лишь думал о том, как вновь встретиться взглядом с рыжей незнакомкой. Она то пропадала за кулисами, то проскальзывала мимо меня. И все это время я не мог оторвать глаз от нее или порога, за которым она скрывалась. Сам того не ожидая, я так увлекся этой девушкой, что даже не заметил, как закончился спектакль.

Не дожидаясь появления Жени, с которой мне не захотелось встречаться, я с общим потоком зрителей спустился вниз и вышел на улицу. Со стороны дендропарка повеяло свежестью с ароматом цветущих яблонь и черемухи. Достав сигарету, я с особой жадностью втянул в себя дым, и глубоко задумался. «Такое интересное лицо», – пронеслось в моей голове. Яркая и живая, она предстала в моей памяти человеком, к которому тянешься также, как мотылек тянется к свету. И стоило мне мысленно воссоздать ее образ, как я осознал, что жажду вновь ее увидеть.

На часах было детское время: половина десятого. Прижавшись спиной к столбу близ входа, я стал по-пёсьи покорно ждать ее появления. Из музея до сих пор выходили зрители – те, что остались поглазеть на непонятное творчество Неизвестного. Еще минут тридцать дверь то и дело открывалась и хлопала, затем снова открывалась и хлопала, пока наконец не скрипнула и застыла. Заморосил дождь. Хотелось вновь закурить, но погода уже не позволяла вредить легким. Улицу Добролюбова стала окутывать тьма с легким ритмом барабанящих по карнизам каплям. Наконец, примерно в половину одиннадцатого, дверь в очередной раз распахнулась. Резко потянуло теплом, блеснул холодный свет и передо мной предстала она – безобразная дама-свечка.

– Что вам надо? Что вы забыли? – с подозрением обратилась она ко мне, сощурив свои маленькие бульдожьи глазки.

– Я жду свою подругу. Она играет здесь в театре.

– Актеры час назад ушли. Они выходят через другой вход.

– Вы серьезно?

– Я закрываю дверь. Уходите, – раздраженно произнесла она, нервно проворачивая ключ в замочной скважине.

Послушав морщинистую даму, я пошел домой. В мое лицо вновь ударил смрад улицы Радищева, отчего на душе стало еще сквернее. В таком настроении я брел пешком до улицы Ленина, где сел в пустую маршрутку. В пути мое разочарование разгорелось с новой силой: я вспомнил ее лицо, тонкую линию губ, глубину глаз. Каждая секунда в голове растянулась в минуты. Не изменяя себе я вспомнил фразу лектора по психологии, что кухарка у плиты воспринимает время иначе, чем живой судак, которого она жарит на раскаленной сковородке. Забавно, но я сам не понял, зачем это вспомнил.

Дома мой мозг стал лихорадочно порождать варианты, как снова встретиться с зеленоглазой незнакомкой. Ждать ее у входа в музей – бред. Расспрашивать сотрудников внутри – еще нелепее. Брошюра? Точно, брошюра! Ведь в них всегда печатают имена актеров. Засунул руку в сумку, нашарил глянцевую бумажку, сложенную втрое, раскрыл ее на последней странице.

– Данил Ветров – Резо;

– Евгения Перескокова – девушка #1;

– Василиса Воскресенская – девушка #2.

Василиса Воскресенская? Такое сочетание имени и фамилии мне показалось слишком причудливым, несуществующим, чтобы оказаться правдой. Но несомненно стоило попытать удачу ее найти. Выйдя в социальную сеть, я ввел в поисковик это странное сплетение букв и получил три десятка совпадений по России. Ограничив географию до Екатеринбурга, я свел результат к одному варианту, который впрочем меня не удовлетворил. На своей страничке девушка демонстрировала свои округлые формы на камеру в одном нижнем белье, в откровенных позах, в разных обстановках. Ее храбрости можно было позавидовать: она фотографировала себя не только дома или в примерочных магазинов, но даже во дворе на улице. Но сколько бы я ни листал, ни на одном из сотен снимков не было ее лица.

Вернув стандартные настройки, я перепроверил всех пользователей с таким же именем, тщательно разглядывая каждую фотографию, но и то оказалось напрасным. Уставившись в потолок, я принялся обдумывать новые пути. Попытаться отыскать через Жениных друзей? Разумно, если бы ее саму можно было найти. Видать, такая мода сейчас – не называть себя в сети настоящим именем.

Вдруг меня осенило: у любого театра должна быть официальная группа. На все той же брошюре значилась простая аббревиатура названия без расшифровки – «Э.С.Т.». Итог ввода оказался весьма положительным: «Экспериментальный Студенческий Театр (Екатеринбург)». Однако искать среди восьми сотен участников я не решился. Пролистав мириады имен и фотографий, я ощутил себя ловцом воздуха в дырявый мешок. Благо в галерее оказался фотоархив спектаклей. «Превращение» Кафки, «Роман с кокаином» Агеева, пьесы Метерлинка – на этих выступлениях не было никого похожего на незнакомку. Даже на кадрах с выступлений «Резо» мелькали совершенно другие люди, словно спектакля, на котором я присутствовал, никогда и не было.

На следующее утро я серьезно задумался. А что, если мне все это приснилось? Нет, все вчерашнее не могло оказаться сном – яркая брошюра на столе была тому подтверждением. Я изучил ее снова со всех сторон, затем вновь зашел в группу социальных сетей и на второй круг пересмотрел фотографии. Что и требовалось доказать – никого похожего на нее.

Только запись о повторном показе «Резо» в следующий четверг теплила хоть какую-то надежду. Но как прожить целую неделю, когда каждый день проходит в настоящем бреду? Днем угадываешь в каждой третьей девушке знакомые черты: то мелькнут рыжие волосы, то лицо у прохожей похожее, то платье в черно-белой цветовой гамме. Вечером еще хлеще – постоянно гложет чувство,