Из ниоткуда в никуда - Виктор Ермолин

Флейман. Он наблюдал за девушкой с момента ее прихода.

– А тебе-то что? – раскрасневшись, грубо ответила Женя, но тут же осеклась.

– Мне просто любопытно, – не теряя своей холодной флегматичности и сонной томности в глазах, пояснил переводчик.

– Кстати, та книга Асасгумова у меня с собой, – перевела тему Женя, чтобы уйти от неловкой ситуации. – С подписью автора и личным обращением, как и обещала.

– «Искусство онтологии»?

Легким движением руки Женя открыла сумку и достала маленькую книжку-брошюру. Ее мягкая обложка оказалась уже сильно загнутой и помятой, на что сразу обратил внимание Флейман.

– Вот, держи.

Змеиные щелки глаз переводчика сузились чуть сильней и снова раскрылись. Это движение издалека напомнило Жене взмах крыльев бабочки. А ведь даже эти прекрасные создания могут вызывать отвращение, если разглядывать их вблизи. Тогда они становятся настолько же противными, насколько и все насекомые.

– Я же говорил, что она мне не нужна.

– Мне – тем более. Я все равно собиралась ее выкинуть.

Феликс неуклюжим движением выхватил книгу из рук Жени и уже с более живым интересом стал разглядывать обложку, оглавление и рукописные слова на форзаце.

– Можешь не благодарить, – произнесла она и совершенно спокойно повернулась к выходу. – Прощай, Феликс.

– Как? Уже уходишь? – встрепенулся Флейман (хоть и медленно, но все же дошло осознание своей неэтичности). – Постой, давай я тебя чем-нибудь угощу.

– Спасибо, не стоит. Иначе получится так, что я напросилась.

– Тогда может просто поговорим?

«А смысл»? – хотела произнести Женя, но задержала слова на выходе. До сих пор она не допускала мысли, что может излить кому-нибудь душу. А этого парня она видит не в первый, но последний раз. Поэтому – не все ли равно?

– Удивительно – за полчаса до твоего прихода я как раз думал о тебе.

– Обо мне? – с изумлением на лице переспросила Женя и села напротив молодого человека.

– Помнишь, как тогда мы фантазировали о мышлении слепых?

– Прости, ты хотел сказать – «я фантазировал»?

– Так вот, – продолжал Феликс, игнорируя собеседницу, – в своих размышлениях я пошел дальше и представил систему мышления глухих от рождения людей. И знаешь, что я понял? Она лишена слов. То есть наполнена исключительно визуальными образами. Типа всплывающих картинок. А это значит, что мы, люди, мыслим отголосками фраз, которые когда-то давно услышали и запомнили. – Флейман испытующе посмотрел на Женю, но та никак не отреагировала. – Что думаешь на этот счет?

– По правде говоря, мне нет дела до того, как мыслят слепые.

– Любые знания полезны. Даже о чем-то маловажном, страшном или неприятном.

– Ты считаешь себя в край умным?

– Скорее хорошо осведомленным.

– В таком случае ответь мне – как люди доходят до самоубийства?

– Не понял, к чему этот вопрос? – нахмурил брови Флейман.

– К тому, что это единственное, что меня по-настоящему тревожит.

– Честно – не знаю. Может, всему виной одиночество.

– А ты бы повесился, не будь у тебя семьи, друзей и любимого человека?

– Лично я – нет, поскольку подобное состояние не воспринимается мной, как нечто плохое. Да и нельзя сказать, что человек часто попадает в положение абсолютного одиночества, когда, например, становится последним живым существом на Земле или попадает Робинзоном Крузо на необитаемый остров. Все относительно: можно быть окутанным заботой семьи, но скучать по веселым друзьям; или быть душой компании и желать всем сердцем настоящей любви. А кроме того, можно вообще никого не иметь, но ощущать себя вполне комфортно. Мне, например, как интроверту, просто в тягость вести разговор. Я редко проявляю инициативу в выборе, развитии и поддержании тем. Если можно переложить эту непосильную обязанность на кого-нибудь другого, то я этим пользуюсь. А когда я один – мне более чем комфортно. Не нужно напрягаться и что-то выдумывать.

– Сказал человек, который превозносит фантазию и воображение.

– Для них вообще-то не всегда нужно общение с людьми.

– Так странно, только сейчас об этом задумалась. В последнюю нашу встречу ты говорил, что именно фантазия и воображение отличает нас от животных. Но если так поразмыслить, они и самоубийством-то никогда не кончают.

– Потому что только люди способны преодолевать пределы.

– Пределы?

– Мысленные барьеры, за которыми заканчивается грань дозволенного.

– От этого твоя мысль не стала понятнее.

– Пойдем тогда другим путем. Читала ли ты Библию?

– Разумеется, я же с философского.

– То есть, правильно понимаю, для тебя эта книга не сакральная?

– Почему ты так решил? Я верующая, как все.

– Хорошо. А бывали ли у тебя мысли, что в главе, где Магдалена вытирает божьи ноги своими волосами, все происходит крайне эротично?

– Эм-м?

– Сам факт того, что человек может до такого додумался – это последняя черта. Но если он пойдет дальше и начнет, например, представлять эту молодую еврейскую девушку полностью обнаженной, то это уже будет преодоление предела.

– Если честно, подобное мне незнакомо.

– Тогда другой вопрос – у тебя есть родители?

– Да. Мама и папа.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что они занимаются любовью?

– Чего, прости? – совсем не ожидая подобный вопрос, переспросила и тут же раскраснелась девушка.

– Согласись, все рано или поздно приходят к этой мысли.

– Достаточно. Не хочу себе это представлять.

– Все правильно – потому что ты не можешь преодолеть подобный предел. А некоторые люди могут.

– А меня-то зачем ты заставляешь об этом думать?

– Чтобы ты осознала, что идея самоубийства идет еще дальше. Человек разрешает себе не только вообразить, но и исполнить нечто ужасное. А живое воплощение чего-то подобного – вообще противоестественно природе. Но люди все равно на это способны, понимаешь?

– То есть ты утверждаешь, что люди совершают самоубийство только потому, что они это могут.

– Вот именно.

Несмотря на всю убедительность слов Флеймана, Женя так и не смогла найти ответ на свой вопрос. Более того, ее возмутила сама идея, что любой человеческий поступок оправдывается возможностью его совершить.

– Феликс, почему ты все так усложняешь? – тяжело вздохнула она.

– Прежде, чем критиковать, приведи свои доводы.

– Самоубийцу звали Соней. Она была актрисой маленького студенческого театра. Месяц назад она затянула петлю на шее только потому, что невозможно было любить одного ужасного человека. Частный случай, вот и все.

Флейман скрестил руки, откинулся на спинку стула и нервно затряс ногой, словно бы осознал, что прогадал с ответом.

– Она была красивая?

– Разве это так важно?

– Да.

– У нее были рыжие волосы и очки с круглой оправой… А вообще я плохо помню ее внешность.

– Но ты же была с ней знакома?

– Только визуально.

– Почему ее смерть тогда тебя беспокоит?

– Иногда мне кажется, что я могла ее остановить.

– Почему ты так думаешь?

– Примерно за час до трагедии мы прошли мимо друг друга на светофоре. Я видела, что с ней что-то не так. Ее одежда была вся в грязи. Еще колени разбиты в кровь, видимо, от падения. И лицо все в слезах. Короче, она явно нуждалась в поддержке.

– Но ты же не знала.

– Не оправдывай меня.Я знаю, что проявила безразличие. – На глазах Жени выступили слезы. – Возможно тебе это покажется странным, но я даже пошла на похороны. Потому