Проект Карфаген - Расул Мухлисов

— Марина! Какой нельзя! — возмущённо вырвал руку Подольцев. Сейчас этот гениальный учёный больше напоминал вздыбившегося петуха, и этот образ органично дополнялся взъерошенными рыжими волосами — какой нельзя! Дело не терпит отлагательств! Пошли со мной, а то тебя в лаборатории неделями не видно. Я понимаю, что нужно объяснять этим тупицам из руководства наши открытия, но нельзя же так откровенно плевать на науку! — Подольцев решительно схватил неожиданно крепкой хваткой меня за рукав, и потащил в каком-то неизвестном направлении.

— Юрка! Я к Зазнобину! И мне надо срочно! Давай потом, а? Я тебя наберу! Договорились? — я попытался осадить его. Как ни странно, попытка увенчалась успехом. Имя нашего начальника подействовало на увлечённого физика магически — он выпустил руку, и как-то приуныв, покорно побрёл вслед за брюнеткой. Марина победно подмигнула мне и, хозяйственно подхватив Юру под локоть, зашагала прочь. Спустя несколько секунд парочка скрылась за автоматически закрывшимися дверьми, и вновь обрёл свободу. Так вот, этот Юра проделывал основную, "креативно-творческую" работу в нашей небольшой команде из моего двойника, Зазнобина и его самого вот уже три с лишним года. Зазнобин направлял его светлую голову, Юра вгрызался в труднодоступные для понимания даже сильных учёных вещи, а мой двойник выполнял рутинные вычисления, подчищал огрехи и заставлял Юру по-другому взглянуть на мир. По крайней мере, мне его роль виделась именно такой. Почему у меня сложилось такое впечатление, я не знал, но даже моих обрывочных знаний по фундаментальной физике хватило, чтобы понять — мой двойник прекрасно исполнял заветы Скарлетт О'Хара — "казаться, а не быть". Вот он и казался великолепным специалистом, умело вырисовывая свои достоинства и пряча в тень недостатки. Хотя, надо отдать ему должное, совсем нагло он никого не использовал, и работал действительно, как негр на плантациях той же О'Хара.

На дворе стоял уже вечер пятницы, и завтра вечером я улетал в Париж. Потом меня ждала небольшая передержка в гостинице и автобус в какой-то пригород, где и должна была проходить конференция. Мельком проглядев список подтвердивших участие, я покрылся холодным потом — среди приглашённых были такие светила мировой физики, как те же Фер, Грюнберг, Коэн-Таннунджи и Маскава. В общем, список гостей больше напоминал список Нобелевских Лауреатов по физике. Правда, Фрейман не летел, предпочтя отправить на заклание меня и Подольского. Деваться было некуда, тем более, что Фрейман объяснил мне, зачем отправляют именно меня — и по соображениям элементарной безопасности, и по причине того, что мой двойник уж очень талантливо выпячивал свою одарённость. Вот с такими мыслями я уже почти привычно прошёл процедуру выхода из здания и комплекса, которая заключалась в тотальном ощупывании, просвечивании и досмотре аж на четырёх постах охраны. Пройдя свирепых церберов Кровавого Совка (тм), я вышел на изрядно потеплевший (до -7С) воздух и пошёл к машине. "Ауди" ласково подмигнула мне оранжевыми поворотниками, и пискнула, оповещая всех, что хозяин уже рядом. Рядом с "Ауди" курил длиннейшую сигарету какой-то мужчина в недорогой дублёнке и свирепого вида меховой шапке с ушами. Увидев меня, он разулыбался, и махнул рукой:

— Расул, голубчик, как же я рад вас видеть. Без вас последние недели было совсем скучно! Говорят, у вас была какая-то страшная травма?.

— Добрый день, Роберт Имранович. Да, небольшое сотрясение получил. Ничего страшного, только такая мини-амнезия приключилась… — этот мужик мне откровенно не нравился. Дзахоев был какой-то там партийной шишкой при Институте, и формально руководил какой-то слабоинтересной темой. Но, так как ему покровительствовал, по слухам, лично Хасбулатов, то Дзахоев беззаботно докучал всему Институту своей феерической тупостью, не понимая вещей, которые вдалбливались в голову уже на третьем курсе заштатного ВТУЗа. Занимался он больше своей фантомной диссертацией, над откровенным идиотизмом которой потешались даже уборщицы, и гулял по многочисленным курилкам громадного здания. В общем, Дзахоев был классическим мнс-ом времён застоя, коих развелось во множестве во времена оны.

— И как же теперь вы будете работать? А что вы забыли? — живенько проявил он участие в моей личной жизни.

— Не тревожьтесь, Роберт Имранович, насчёт работы. Что мне нужно — я всё помню. И знаю тоже. Au revior — не удержался от сарказма я, и нырнул в быстро отогревшееся нутро машины. Взревев форсированным движком, Наташино авто обдало охранников снежным облаком и вынеслось на государственную трассу Ленинград-Выборг. Настроение было смешанным. С одной стороны, мне предстояла поездка во Францию (где я и в старом мире не бывал), а с другой — грызло недовольство тем, что в прекрасной сказке обнаруживаются такие неприятные и мерзские типы. Хотя я понимал, что недовольство — надуманное. В конце концов, это реальный, живой мир, а не нарисованная кем-то благостная сказочка, и тут люди остаются всё теми же. Противными, склочными, отвратительными… разными.

Несмотря на пятничный вечер, трасса была относительно свободной, и я добрался до города очень быстро. Спустя уже двадцать пять минут я осторожно пробирался в скопившейся пробке на Приморском проспекте.

На въезде в Пулково было ужасно. Изрядно распогодившаяся зима несказанно радовала ленинградцев тающим снегом, который серое небо в изобилии высыпало на улицы, и который тут же превращался в омерзительную кашу. И означенная каша в смеси с химическими реагентами, которыми службы обильно посыпали улицы, на выходе давала чудовищную серо-зелёную полужидкую жижу, с равным энтузиазмом разъедавшую как крылья автомобилей, так и мои новенькие ботинки. Вчера Наташа решила, что учёный моего калибра и важности не имеет никакого права лететь к капиталистам в старых, никуда не годных ботинках:

— Я прошу прощения, но твои ботинки никуда не годятся. Они старые — произнесла свой вердикт Натали, внимательно разглядывая микроскопические трещинки на сгибах обуви.

— Какие же они старые! Им всего-то… — а и вправду, сколько этим ботинкам?

— Не имеет значения! Наверняка там все ваши учёные будут с иголочки одеты. А ты приедешь как бомж. Короче, не позорь меня, собирайся, поедем быстро в "Честер", пока не закрыли. Иди, заводи машину.

— Но я только что приехал… два часа стоял на Приморском в пробке, задолбался, прости Господи!

— Так! — упёрла Наташа свои хрупкие руки в бёдра — ты опять начинаешь? Что ты за человек такой? Тебе вообще ничего не нужно! Дал же Б-г жениха — ничего не хочет, ничего не делает, хорошо хоть деньги зарабатывает… Почему вот у Маринки муж и гвозди приколотит, и антенну починит? А ты только и знаешь, что вызвать сантехника, наладчика, ещё кого-то…

— Ладно, ладно, поехали — безнадёжно согласился я.

И вот сегодня мои новые итальянские ботинки, купленные за бешеные деньги (четыреста девяносто девять рублей девяносто девять копеек!), должны были достойно выдержать совокупный натиск стихии и химической промышленности СССР. Беспощадно шлёпая по глубоким лужам, я пробирался между нагромождением маршруток, автобусов и просто автомобилей. Наш водитель высадил меня как раз перед шлагбаумом, чтобы не платить за стоянку перед аэровокзалом, и умчался восвояси, обрызгав близстоявшие автомобили. Кое-как я добрался до дверей, и остановился передохнуть. Вокруг меня гудел круговорот приезжавших, улетавших, таксистов и встречающих.

Ну вот, объявили на посадку и наш рейс. На трёх языках — русском, английском и французском. К чести дикторов, и их начальства, акцент на французском был почти неуловим, а английский был и вовсе безупречен. Более того, моё ухо уловило даже обертоны оксфордского произношения. Почти как у меня когда-то, в одиннадцатом классе. Мне даже припомнились комплименты моему произношению, которыми меня удостоили заблудившиеся в дебрях Петроградки туристы-британцы, которым я помог. Жаль только, что девять лет без практики не только не оставили даже следов от моего оксфордского выговора, но и даже вышибли из головы половину языка.

Я летел отдельно от всей основной группы советских учёных, так как моё участие, как намекнул Фрейман, было до последнего момента под вопросом. Ну и опять же, соображения секретности, потому что буквально всем, посвящённым в тематику работы нашего Института были интересны результаты работы. А я, само собой, не мог никоим образом разъяснить маститым физикам что к чему. И это могло бы вызвать подозрения, особенно у сотрудников госбезопасности, летевших с нами. Меня, впрочем, почему-то никто не сопровождал — возможно, за это стоило бы поблагодарить капитана Ежова.

Я с удовольствием устроился в большом, комфортабельном кресле, и развернул ноутбук. Лететь предстояло долго, с посадкой в Копенгагене, поэтому стоило бы наконец-то посмотреть знаменитое "Воплощение", о котором было столько восторженных криков и воплей на всех кинофестивалях — от Каннского до Московского. Разумеется, я не мог брать свой ноутбук, поэтому пришлось одолжить временно один из "миников" у Женьки.