Младший брат - Салтанат Бодыкова

— А-а, ш-шайтан внутри тебя сидит, Гриша, — нахохлился его заикающийся собеседник, но тут же заискрился от пришедшей ему в голову идеи, — а почему, у тебя и меня нет клички, как у этого.

Казах, которого Гриша назвал Жориком, кивнул головой, указывая на мужчину, ножом, обстругивающего палку.

— Видишь ли, в чем дело, братуха, кличка для вора, как судьба, потому над погонялом надо крепко подумать. Мы же честные воры, а не фраера дешевые.

Гриша был из семьи ссыльных, сын православного священника, отца Серафима. И хотя он, как и Жорик, пыжился блеснуть знанием воровского жаргона, библейские высказывания и словечки из него так и выскакивали. Кроме того, Григорий знал много интересных историй на религиозные темы, которыми потчевал своего неграмотного друга, и именно с его легкой руки, их третий подельник получил прозвище — Лазарь.

Так вышло, видно под счастливой звездой родился этот Лазарь, что, когда они его нашли, раненого и без сознания, с ними был врач, что называется от Бога. Они погрузили его в кузов грузовика, на котором приехали, отвезли его в свою землянку, где бывший заключенный, литовец Шатс подручными средствами провел операцию по извлечению пули.

А оказались они в нужном месте, в нужное время, потому что, по мнению Жарасхана, где-то в тех местах, закопаны сокровища тюркских ханов. Помощь раненому оказали, вовсе не из милосердных чувств, а по причине малочисленности их группы «по отъему средств у населения», Шатс не в счет, он в их обществе появлялся изредка.

Этот тип им подходил, как выяснилось при знакомстве, когда он смог говорить, он воевал, был в плену, затем сидел. То, что надо. Странный субчик, отвергнутый обществом, зато в отличие от парней, орудующих ножами и финками, умело пользующийся огнестрельным оружием. Имя скрывает, о родных ничего не говорит, зато активно общается с невидимым человеком, про которого сказал коротко и четко: «друг с фронта». Идти ему было некуда, он остался с ними.

Сходили с ним на три «дела», активность новенький, пока не проявлял, но своим присутствием принес им удачу. Поразмыслив над его чудесным воскрешением, Григорий решил назвать его Лазарем, по аналогии с библейским.

О том что Лазарь провел семь лет в заключении, Жарас и Гриша узнали на второй день знакомства, когда их нежданный подопечный в бреду шептал: Карлаг, вертухаи и прочие знаковые слова лагерной жизни. На следующее утро Лазарь пришел в себя. Новоиспеченные друзья с энтузиазмом отпаивали его куриным бульоном, затем назвав свои имена, приступили к осторожным расспросам больного.

Как позже выяснилось, Карлаг и война, были единственными темами, на которые охотно распространялся Лазарь, остальные были под запретом. Стоило спасителям узника лагерей завести разговор о родных, о детях или о его довоенном прошлом, Лазарь, нахохлившись, упрямо молчал.

— Жорик, харе ему на больную мозоль капать. Видишь, не в кайф ему это, про воров давай спросим, может, с кем из них на короткой ноге до сих пор, пусть сведет нас. А, и ещё, сколько ходок было у него, надо узнать и какие нынче, законы воровские.

Парни закидывали его вопросами, он подробно отвечал. Общались они на русском языке, лишь к фронтовому другу, Лазарь обращался на казахском.

Много интересного узнало молодое поколение от многоопытного товарища. Начинающие бандиты буквально впитывали каждое слово бывшего арестанта.

Особое место в кратком изложении лагерной жизни, Лазарь уделил неписанным воровским законам.

— Честный вор никогда не обидит сироту, вдову и калеку, и не отнимет последнюю копейку у работяги, — повторял в конце каждого рассказа Лазарь.

Мало что из этого пригодилось в жизни молодым людям, промышляющим разбоем и кражами, но своеобразный кодекс чести воров, о котором поведал им Лазарь, крепко пророс в юные сердца и обворовывая граждан, они неукоснительно соблюдали эти незамысловатые правила.

Однажды, глядя на дурачившихся парней, затеявших игру с ножиками, Лазарь заметил:

— Знаете, в Европе есть такая игра, шақмат.

— Что за игра. Что за шакмат, — тут же бросив опасное занятие, парни присели рядом.

— Это такие красивые фигурки, вырезанные из дерева, гладкие на ощупь и доска. Фигурки надо двигать по доске, игра интересная, но я так и не научился в нее играть. Только смотрел, как играют другие.

— А-а, — разочарованно протянул Григорий, вставая и кружа по тесной землянке, разминая затекшие ноги, — тьфу ты, это же шахматы. Эка невидаль, Лазарь, а я-то думал, наивная ты душа, ничего, кроме верблюдов в жизни не видел.

— А ты видел верблюда? Лошадью управлять умеешь? В седле удержаться сможешь, — не остался в долгу перед нахалом Лазарь.

— А неплохо вы в плену время проводили, а, ағатай?

— О, сын собаки, какой я тебе, ағатай? Впредь, не навязывайся мне в братишки, — гневный спич на казахском языке привел в изумление Жараса.

— А что такого я сказал, a, Лазарь, ты чего?

— Закрой рот!

Лазарь бросил палку наземь и вышел из землянки.

— О чем вы говорили? Чего это он взбеленился, какая муха его укусила, — подскочил к опешившему приятелю Григорий.

— Да я сам не понял, псих какой-то. Просто обратился к нему уважительно, как к старшему брату, а он… слушай, как бы он нам ночью глотки не перерезал.

Жарас проговаривая это, стал заикаться больше обычного, что происходило, когда его что-то тревожило.

— Да ладно, Жорик, не бзди. Котелок у нашего Лазаря, конечно, дырявый, но с ним нам поперло, ты же видишь. И он прав, в падлу же в душу лезть. Что ты, как девка, обижаешься. Ну, психанул мужик, с кем не бывает, огонь и воду прошел, как-никак.

— Сам ты девка, Гришка, а Лазарь этот, мутный. Пусть валит, куда хочет. Кто знает, чего ему этот невидимый, завтра прикажет, может, нас убить?

— Да я сам боюсь, подведет под монастырь этот блаженный. В тихом омуте черти водятся. А с другой стороны, если его не трогать, он же смирный.

На том и порешили: Лазарь остается в банде, но с разговорами к нему, лучше не лезть.

В свободное от разбоя время парни обычно травили байки о людях, неожиданно разбогатевших, ни приложившие к этому никаких усилий. Иногда Григорий заводил, изрядно поднадоевшую, бодягу о божественных чудесах и исцелениях, об Адаме и Еве, об аде и рае.

Хранивший упорное молчание, по обыкновению, Лазарь, в один из таких вечеров начал рассказывать удивительные истории без конца и без начала, правда, обращался не к своим сотоварищам, а к другу-невидимке.

Сначала парни не обращали внимания на бредни нового приятеля, но позже втянулись и стали ждать продолжения этой нескончаемой повести. Поскольку на их