Младший брат - Салтанат Бодыкова

— Ты настоящий джигит.

Когда стемнело и возле юрты развели огонь под большим котлом — тай-казаном — я услышал со стороны загона для овец, хлюпающие звуки и подошел ближе. Мой братишка лежал на земле и горько плакал. Я присел рядом и спрашиваю, что случилось, а он мне и говорит.

— Это я придумал, как овец остановить, а отец тебя похвалил. Почему отец любит только тебя?

Сколько лет прошло, а он всё так же считает себя обделённым. Ничего не изменилось.

— С братом все ясно, а как же быть с твоей законной женой?

Лицо Айнабека скривилось, как от боли, но на вопрос он не отвечал.

— Я понимаю, тебе трудно. Расскажешь правду, тебя поймут, родные все-таки. Может, и жена снова станет твоей.

— Я верю тебе, если ты говоришь, что так будет правильно… Но я боюсь…

— Тогда я, все расскажу. Пойдем. Твой брат дома?

— Да. Я потому и ушел. Только ты ведь помнишь, как мои встретили тебя в первый раз. Мне плакать хочется, как вспомню. Однополчанина брата, русского Владимира все уважают, Кара в его честь сына своего назвал, а тебя, моего друга-фронтовика, даже в дом не пригласили.

— Не думай об этом. Расскажи им правду и брат перестанет тебя ненавидеть.

Они вместе входят в дом.

— Я пришел не один, со мной мой однополчанин, вы его видели. Зовут его Батыр.

— Конечно, сынок, пусть он входит.

Айнабек оглядывается на дверь, где притулился Батыр.

— Проходи, знакомься, это мои родные, в прошлый раз я тебя так и не познакомил с ними.

Он по очереди называет всех присутствующих. Батыр проходит вперед.

— Здравствуйте, Айнабек говорил мне о вас. Что было в плену с ним, вы знаете, а что было после, я вам сейчас расскажу.

Айнабек дернулся и сделал несмелый шаг вперед, но Батыр остановил его движением руки.

— Пусть знают, что с тобой случилось.

Непонимающие, удивленные взгляды всех присутствующих, лишь укрепили Батыра в его решимости поведать правду.

Глава 10 Туркестанский легион

Солдат по имени Батыр встал посередине комнаты и начал свой рассказ.

В ноябре второго года войны отступающие части немецких войск захватили в плен Айнабека и его товарищей.

Сначала он попал в пересыльный лагерь, затем его распределили в концентрационный лагерь… Кажется, это было на Украине.

Однажды в барак вошли надзиратели, ударами прикладов автоматов подняли всех на ноги и стали спрашивать у каждого «рус, русиш». Кто отвечал «да», оставляли в бараке. Остальных вывели и построили на площади. Все азиатской внешности: казахи, узбеки, калмыки, туркмены…

Вышел полковник по фамилии Либерт и через переводчика спросил.

— Кто хочет воевать против советской власти?

Он долго говорил объясняя, что Германия с радостью примет в свои ряды настоящих воинов и ничего не имеет против простого народа, она хочет уничтожить власть большевиков. А после окончания войны, сказал он, вы вернетесь домой и будете жить на освобожденной, от власти коммунистов, земле.

Немецкий офицер говорил грамотно и очень убедительно. Но никто не решался соглашаться на такое. Тогда заговорил казах по имени Ахмет, он стоял рядом с немецким офицером. Он обращался к ним как к братьям-мусульманам, сказал, что они не будут воевать со своим народом. Что Германия дает им возможность покончить с большевистским, красным террором, отомстить за умерших собратьев от ненавистной советской власти. А после войны, сказал он, вы будете жить единым народом, и новая власть больше не будет выгонять вас с родной земли, вы перестанете быть рабами Советов. Решайтесь, братья, крикнул он и Айнабек ему поверил.

В конце его речи шестнадцать из тридцати человек вышли из строя. И Айнабек тоже.

Со всего лагеря таких набралось больше ста. Их перевезли в другое место, там было несколько таких же мусульманских батальонов, так образовался целый полк, который назывался Туркестанский Легион.

Под Ямпольском был их первый бой. Но большая их часть отказалась стрелять в своих, часть перешла на сторону Красной Армии.

Тогда немцы стали десантировать легионеров в Западный Казахстан. Они должны были разбрасывать листовки на казахском языке и вести диверсионную работу среди населения и подрывную на железнодорожных путях. Айнабек рвался попасть в такой десант, чтобы сбежать, но его не брали. Да и не вернулся ни один экипаж, видимо, советские истребители били их на совесть.

Часть, в которой служил Айнабек, расформировали. Они стали выполнять хозяйственную работу. Когда немцы отходили, им поручали грабить местное население и убивать бунтующих.

Многие переходили линию фронта и уходили, чаще всего, к партизанам. После войны советская власть объявила, что все военнопленные, добровольно пришедшие на сборный пункт, будут отправлены домой.

Айнабек пришел, его арестовали, судили и отправили в Карлаг.

— Кстати сказать, бараки в советских лагерях ничем не отличались от немецких, — внимательно слушая солдата, добавил Айнабек.

Ошеломленные услышанным, Толеутай-ата и Канабек потрясенно взирали на Айнабека, Жумабике тихо молилась, с жалостью глядя на первого мужа. Амантай же, с детским любопытством следил за резко меняющимся выражением лица того, кого он считал погибшим на войне: то оно отрешенно-спокойное, то безмятежно-радостное, а то вдруг меняется на обидчивое и безгранично-несчастное.

— А что стало с теми, кто не согласился?

Это спросил Канабек.

— Не знаю.

Толеутай-ата обхватил голову руками и стал издавать звуки, напоминающие не то песню, не то подвывание. Айнабек подскочил к Батыру и стал подталкивать его ко входу, со словами:

— Что ты наделал? Зачем ты им рассказал? Уходи, уходи и больше не появляйся. Перехватил откровенно удивленный взгляд сына и скороговоркой пояснил.

— Ничего, сынок, есть такие гости, которых не грех и выгнать.

Подошел к отцу, встал перед ним, склонив голову. Старик уже перестал выть, он сидел, придавленный, обрушившейся на него правдой, и все ниже клонил седую голову. Черная тюбетейка мягко упала на кошму, прямо под ноги Айнабеку.

— То есть, ты, сынок, с оружием в руках, воевал на стороне Гитлера. Потому что власть тебе не угодила. Коран учит нас жить по законам шариата и не проявлять недовольства перед Аллахом и его наместниками.

Слова уходили в пол, но Айнабек был рад, что не видит глаз отца.

— Да пропади совсем, этот шариат. Неужели вы забыли, как мы голодали, как умерли мои братья и сёстры, из одиннадцати детей остались мы с братом. Забыли, как родители ели своих детей, мертвую скотину, как мы варили шкуру верблюда и ели. Вы же сами рассказывали, отец, как в подвале детдома видели очень много мертвых и