Младший брат - Салтанат Бодыкова

Жумабике с дочерями готовила праздничный стол, ребятня помладше сгрудилась вокруг сидящих рядышком деда и незнакомого дяди.

Она тихо улыбалась, то и дело, слыша обращение к ней от дочек. Анашым, анашым… Младшие дети называли ее на русский манер: мамой.

Родив от второго мужа четверых детей, Жумабике столкнулась с детской ревностью, просто страшной силы. Честь ей и хвала, в этой разношерстной компании единокровных и единоутробных детей, она установила мир и согласие. Это было просто — она их всех любила. Когда они это поняли, борьба прекратилась.

Тот факт, что этот постаревший человек с обожженным лицом, её первый муж, Жумабике приняла спокойно, если не сказать, равнодушно. Не смущаясь, с чистым сердцем, подошла к нему, чтобы обнять, но он, к её удивлению, отстранился. Холодность Айнабека можно было бы объяснить только тем, что он знает о ее замужестве. Но откуда?

Поэтому, когда братья при встрече сухо поздоровались друг с другом, она нисколько этому не удивилась. В отличии от свекра, который схватился за сердце и срывающимся голосом потребовал объяснений от младшего сына.

Амантай, подхватив младших братишек и сестренок, направился к выходу, по пути кивнув сестрам, мол, выходите.

— Вы и так все, наверное, прыгали от радости, когда увидели его.

Канабек подошел к рукомойнику, но увидев, что, ведро, стоящее под ним, заполнено мыльной водой, схватился за дужку и осторожно ступая, пошел к двери.

В спину полетел протестующий возглас жены: глава семьи не должен заниматься мелкими бытовыми делами, это обязанность детей.

Воду вылил прямо во дворе, и вспомнив как строго следит жена за тем, чтобы дети лили воду подальше от дома, с досадой процедил: у- у-у шайтан. Жумабике, конечно, не сделает ему замечания, но не хотелось, чтобы она считала его поступок пренебрежением к установленным ею правилам.

— Ладно, — буркнул он устало, — у нас тут дела такие начинаются, не до мух теперь.

Войдя в дом, услышал слова отца:

— …о том страшном голоде. Разве можно забыть, как вы вдвоем, два брата, охраняли могилы своих умерших братьев и сестер, чтобы их не разрыли голодные аульчане и …не съели бы их…

По лицу старца текли слезы, и Канабек раздраженно произнес.

— Отец, при чем тут это? Это время я не забуду никогда.

— Как это при чем? Вы выжили в голод, пережили войну, а что не поделили сейчас?

— Твой сын сдался в плен немцам, а я с победой дошел до Польши.

По тому, как Жумабике с жалостью смотрела на него, а отец надрывно закашлялся, Айнабек понял, его ответ интересует всех.

— Я рад за тебя, Кара, ты честно воевал и вернулся победителем. Мне и еще семи моим товарищам не повезло. Бой уже заканчивался, немцы отходили, убитых и у них, и у нас были очень много. Мы вошли в какой-то разрушенный дом, а там были немцы, и их было больше.

— Убивать их, гадов, надо было, а не руки поднимать.

— Я рук не поднимал, от взрыва я потерял сознание.

— Конечно, — кривя губы, протянул Канабек, — я так и знал, а другие что, тоже сознание потеряли?

— За других не скажу, не знаю. Я все равно рад, Кара, что ты не был в плену и не знаешь, что я там испытал.

— Не знаю и знать не хочу. Вряд ли тебе было хуже, чем мне и Владимиру, когда мы переползали на немецкую сторону и ставили мины на «Тигров», «Пантер» и «Фердинандов». А нас давили этими танками, а сверху бомбили. Вокруг была смерть, крики и кровь.

Жумабике со свекром удивленно переглянулись: это был его первый рассказ о войне. Никогда он о ней не рассказывал, как его ни просили.

— Послушай, тогда и ты, брат, как я воевал в Сталинграде. И нас бомбили не меньше, чем вас…где вы там…

— Курск, Орел, Белгород, — донеслось с того места, где сидел Канабек, так и не приблизившись к низкому, круглому столу, за которым сидели все остальные.

Айнабек кивнул и продолжил.

— Все эти три месяца, что я там был, я как и все, почти не спал, не отдыхал. Мы воевали и днем, и часто ночью. Против нас воевал генерал Паулыс, чтоб его собаки разодрали, у него были и минометы, и огнеметы. А командиры нам говорили, что нельзя немцам отдать Сталинград. Это все равно, что сразу проиграть войну. Мы хотели только одного: убить, как можно, больше немцев. А когда в штабе допрашивали пленного офицера — переводчик нам рассказывал — он сказал, что немцы боятся каких-то «черных воинов», которые воюют вместе с русскими. Мы часто ходили в «психическую атаку». Я тоже пролил кровь за победу над Гитлером.

— Выходит, я должен тебе еще «спасибо» сказать.

— Можешь не говорить, но и плевать в меня не надо.

— Смотри, чтобы аульские женщины не выцарапали тебе глаза за то, что ты, как последний бедняк работал на немцев, пока их сыновья воевали, или ты теперь всем будешь рассказывать про Сталинград?

— Нет, я им расскажу, как немцы издевались над пленными. Сначала я попал в пересыльный лагерь, оттуда в трудовой, а потом в концлагерь, лагерь смерти. Но я разницы не видел. Нас как скотину держали в бараках, били, почти не кормили. Каждый день в бараке кто-нибудь умирал. Трупы выносили только, когда они начинали смердеть. А еще над нами проводили опыты. На мне проверили какой-то химический порошок, все лицо обожгли. Боль была невыносимая. И еще было много чего, я не хочу об этом вспоминать.

— То есть, тебя надо еще и пожалеть? — не обращая внимания ни на слезы отца, ни на всхлипывания жены, гнул свое Канабек.

— Пожалей лучше тех женщин, которых эти нелюди подвешивали прямо за волосы. Они умирали медленной и страшной смертью.

На некоторое время в комнате стало тихо. Тишину нарушил Толеутай-ата.

— Дети мои, какая же страшная доля досталась вам: страдать и видеть страдания других.

Голос старика дрожал, но следующие слова он произнес уже окрепшим тоном:

— За свои грехи, за смерть и страдания целого народа, Гитлер и все, кто ему служил, еще ответят перед Всевышним. Они будут гореть в слезах детей и матерей. Нет прощения их жестокости! Люди не простят! Я не прощу!

И он, раскрыв ладони перед собой, начал шептать слова молитвы. Его сыновья и невестка, почти одновременно повторили его жест, в конце молитвы все четверо совершили омовение лица, приговаривая при этом: ауминь, ауминь.

Глава 8 Медаль

Напряжение в отношениях между братьями