Маленький содом - Георгий Стаматов

ДВА ТАЛАНТА

Пролетка остановилась у гостиницы, точнее — постоялого двора. Ирмов, выйдя из пролетки, рассчитался с извозчиком и дал ему на чай, потом велел отнести свой багаж наверх, а сам вошел в кофейню, занимавшую нижний этаж здания.

Хозяин почтительно поздоровался с ним.

   —  Принесите мне в комнату воды для мытья и затопите печь, а на ужин подайте что-нибудь полегче — хотя бы куриный бульон и яйца всмятку. Желудок у меня слабый, не всякую пищу выносит,— добавил приезжий виноватым тоном.

Содержатель гостиницы обещал выполнить все его просьбы. Он знал, что постояльцы со слабыми желудками платят хорошо, а приезжий был на вид важной персоной. Он был в зимнем пальто такого покроя, какой носили только в Софии.

Люди, сидевшие за столиками, внимательно рассматривали нового посетителя, а услышав, что именно он заказал на ужин, заулыбались. Они как будто не верили, что желудки у людей разные и что бывают на свете болгары, неспособные переварить что угодно.

Хозяин гостиницы повел гостя наверх. В кофейне все заговорили сразу.

   —  Кто бы это мог быть?

   —  Должно быть, инженер,— сказал один из посетителей.— Теперь их тут много приезжает.

   —  Скорее всего ревизор...

   —  Ревизор!—засмеялся другой.— А что у нас ревизовать? Во всей околии [18] ни одного дома не найдется, где сто грошей лежали бы вместе.

   —  Может быть, человек просто так путешествует.

   —  Куда же он едет? Ведь мы чуть не на краю света живем.

Через час Ирмов спустился вниз умытый, гладко причесанный, в свежем костюме. Он сел было за столик, заваленный газетами, но не решился взять их в руки, так как почти все передовые статьи были залиты соком тушеного мяса, приготовленного разными способами.

   —  Ужин готов?—спросил он.

   —  Прошу вас, господин, пройти в другое зальце; там у нас только чиновники кушают.

Ирмов прошел в соседнюю комнату, где застал пять- шесть представителей местной интеллигенции. Одни читали газеты, другие обсуждали достоинства здешней кухни и критиковали повара, работавшего тут в прошлом году. Ирмов сел, громко откашлялся, заправил за воротничок салфетку и, отодвинув в сторону лишний прибор, стал ждать. Принесли куриный бульон.

Завсегдатаи отложили газеты и перестали разговаривать, невольно увлекшись наблюдением за незнакомцем. В их взглядах было любопытство, смешанное с завистью. Они безотчетно возненавидели пришельца из того мира, где сами они никогда не бывали, а если и бывали, то вряд ли могли в него вернуться. Неизвестный же словно не замечал их или делал вид, что не замечает. Это их еще больше озлобило. Будь они уверены, что перед ними простой человек, а не кто-нибудь из сильных мира сего, который может любого взять за шиворот и вышвырнуть вон,— уж они сумели бы над ним потешиться. Но каждый видел в приезжем крупного чиновника, посланца своего министерства.

Поужинав, Ирмов распорядился, чтобы кофе ему принесли в номер, а завтра разбудили его пораньше, потом поднялся к себе.

Тут-то языки и развязались! Завсегдатаи кинулись к хозяину с расспросами о приезжем.

Но их постигло полное разочарование: в книге регистрации постояльцев приезжий написал против своей фамилии лишь одно слово: «писатель».

   —  Подумать только! А я его принял было за главного ревизора!

— По-моему, он и на писателя-то не похож!.. Неужто они одними бульонами пробавляются?

Все успокоились. Те, что всего несколько минут назад собирались нынче же вечером навести порядок в кассах, приказали официанту принести табло[19]. Они и знать не хотели, что у них над головой еще бодрствует болгарский писатель и, может быть, разит их своим пером, окунутым в желчь. Он не мог смутить их покоя, он был не страшен, писатель — не ревизор.

* * *

На другой день Ирмов отправился в гимназию, чтобы встретиться с одним учителем и с его помощью собрать материалы для своего нового исторического романа. Учитель чуть не лишился чувств, когда узнал, с кем разговаривает, хотя вскоре вынужден был признаться, что почти незнаком с произведениями Ирмова.

   —  Ах! Вы не представляете себе, господин Ирмов, как провинциальная жизнь губит человека, особенно нас, учителей. Она так высасывает все наши соки, что мы превращаемся в какие-то сухари. Дело не в том, что нечего читать или нет на это времени... все это есть. Но зачем читать, для чего? Для того чтобы прозябать и умереть здесь, мне больше чем достаточно того, что я уже успел прочитать. Болгария принесла нас в жертву, и ради нее мы корпим тут за кусок хлеба. Мы потеряли всякий аппетит к жизни, а без этого аппетита человек если и не труп, то во всяком случае — безнадежный больной. Всю жизнь мы сидим на диете.

Ирмов не возражал ему. Учитель продолжал:

   —  Вы, может быть, скажете: чтение — цель, а не средство... Неверно. Книга остается книгой и никогда не заменит живого человека. Бывают минуты, когда я предпочел бы общество одного жизнерадостного дурака произведениям всех европейских писателей. Книга без общества — страшна. Она порождает мечты и аппетит, а министерство давно уже циркуляром запретило нам мечтать и наедаться досыта. Верите ли, иногда хочется бежать отсюда куда глаза глядят. Бежать бы в Софию и работать там хотя бы официантом в захудалой пивной. Даже такая жизнь была бы куда содержательней нашей. Будь я Наполеоном, уничтожил бы все захолустные городишки и деревни. Не так страшны голод и нищета, как здешнее одиночество... это пожизненная ссылка в места, отрезанные от мира. Здесь нет железной дороги, и мы радуемся, как дети, стоит нам завидеть фаэтон. Мы отвыкли от поэзии, музыки, песен. Мы забыли о женских чарах. Иной раз простая крестьянка прельщает нас больше, чем вас декольтированная красавица на балу. У нас атрофировались все чувства, мы — мумии, от которых отличаемся разве только тем, что пока еще дышим, мыслим и чувствуем, насколько нам это позволяют наш бюджет и министерство.

Ирмов вполне понимал собеседника и в глубине души радовался за себя — ведь судьба избавила его от подобной участи. Никогда бы он с нею не примирился. «Несчастные люди!»— подумал писатель, но не нашел нужным утешить собеседника.

Они вместе отправились погулять по городу. Прошли мимо большого двухэтажного дома с балконом на верхнем этаже, магазином внизу и огромным двором сзади.

   —  Чей это дом? — поинтересовался Ирмов.

   —  Одного богатого старика, но теперь все состояние в руках его зятя, Линовского. Не слышали о нем?