Февраль 1933. Зима немецкой литературы - Уве Витшток

узколобости большинства преданных Москве функционеров КПГ. Он – яркая личность, коренаст и широкоплеч, любит хорошо пожить; его возит на тяжелом американском лимузине водитель, служащий ему и телохранителем.

Когда Гроссманн встречается с ним в условленном месте, никто не обсуждает французских журналистов – они были лишь предлогом. Вместо этого Мюнценберг заводит речь о комитете «Свободное слово», который Гроссманн основал некоторое время назад вместе с многочисленными авторами. Мюнценберг предлагает созвать съезд комитета взамен запрещенного вчера мероприятия «Лиги». Газеты Мюнценберга поддержат его во всех отношениях, даже финансово. Гроссманн соглашается без раздумий – он не хочет бездействовать в разгар предвыборной кампании. Чтобы влияние коммунистов не было слишком очевидным, он договаривается с Мюнценбергом в качестве организаторов назвать известных личностей, не имеющих никакого отношения к КПГ: Альберта Эйнштейна, Генриха Манна, графа Гарри Кесслера и одного из самых выдающихся берлинских журналистов – Рудольфа Ольдена из газеты «Берлинер Тагеблатт», а для вступительной речи пригласить Томаса Манна.

Мюнценберг кивает, записывает имена – вернувшись в издательство, он сразу передает список редакторам своих изданий. На следующий день его печатают в воскресных газетах Мюнценберга, причем никто из списка не подтверждал своего участия.

* * *

Берлинская культурная общественность бьет тревогу. Газета «Воссише Цайтунг» сообщает, что Бернгард Руст, заядлый нацист и бывший учитель, возглавит Министерство культуры Пруссии. Кроме того, писатель Ганс Йост, поклонник Гитлера и близкий друг главы СС Генриха Гиммлера, станет директором Государственного драматического театра. Клаус Манн тоже приходит в ужас, когда новость доходит до него в Мюнхене. Как драматург он осознает, какая власть находится в руках художественного руководителя самой важной театральной площадки Берлина.

Клаус Манн с детства со стороны наблюдал за карьерой Йоста. Это имя то и дело всплывало в семейном кругу. Клаус был не по годам умным 12-летним мальчишкой, когда отец познакомился с Йостом в Мюнхене в 1918 году. Всего за несколько дней до этого к власти в городе пришли Советы рабочих и солдатских депутатов. Томас Манн против собственной воли оказался втянут в политическую смуту зарождающейся Ноябрьской революции[45]. Среди прочего сложился Совет работников интеллектуального труда, где горячо обсуждались различные манифесты за или против отрекшегося императора, за или против грядущей Республики. Томас Манн отправился на трамвае в центр города, чтобы принять участие в дебатах. Сам он в это время все еще придерживался сугубо эстетических взглядов. Его мировоззрение формировали искусство и литература, а не анализ экономических или социальных интересов. Во время дискуссий в Совете он познакомился с крепким саксонцем Гансом Йостом – курчавые темные волосы, мощный нос, под 30 лет – и с легкостью нашел с ним общий язык. Оба разделяли убеждение, что демократия и западная цивилизация глубоко противоречат всему, что они привыкли понимать под немецким духом и культурой.

Йост жил на берегу Штарнбергского озера. Он женился на состоятельной женщине и поэтому мог полностью посвятить себя литературе. Его самое значительное произведение на тот момент, пьеса «Одинокий», сделала его небольшой знаменитостью. В ней изображены страдания гения, который намного опережает свое время и терпит неудачу, не найдя понимания у современников. Однако в пьесе уже слышны и нотки германского национализма, шовинизма и антисемитизма. Поначалу это ничуть не беспокоит Томаса Манна: «Я очень люблю Вас и радуюсь Вашему существованию», – пишет он Йосту.

Бертольт Брехт оказался более проницателен. Ему было всего 18, когда он впервые увидел «Одинокого» на сцене Мюнхенского камерного театра, но воспевание Йостом гения-одиночки, раздутого и лишенного всякой критики, показалось ему далеким от реальности и настолько неактуальным, что в качестве альтернативы он написал свою первую пьесу «Ваал», в которой среди прочего высмеял и восторженное поклонение Йоста художникам.

Захватывающий расклад: три писателя, чьи пути пересекаются в Мюнхене после Первой мировой войны и чьи судьбы не могли сложиться более непохожими друг на друга. Клаус Манн слишком хорошо знает, как складывалась их карьера, когда в руках у него оказывается газетная заметка о возможном назначении Йоста на пост руководителя театра. Брехт уже стал одним из самых значительных марксистских авторов того времени. Томас Манн, порвавший со своим прежним эстетизмом, считается автором мирового значения, самым выдающимся буржуазным защитником Веймарской республики. А Ганс Йост, к этому времени член НСДАП, объявляет себя сторонником Адольфа Гитлера так решительно, как немногие другие писатели.

Словно странствующий проповедник, Йост путешествует по всей стране с лекциями, в которых пропагандирует идеи партии с трепетным пафосом и особым сладостным тоном: личность – ничто, народная общность – все. По его мнению, история учит нас, что между нациями и расами идет беспощадная, смертельная борьба за власть и выживание. Именно поэтому такой вышестоящий народ, как немцы, должен решительно защищать свою этническую чистоту и культурную самобытность от любых влияний извне, которые только ослабляют его. Любые проявления толерантности, плюрализма, готовности к компромиссу, противоречащие самобытному единству страны, по мнению Йоста, – не что иное, как симптомы упадка. Его представление об идеальной организации общества по простоте своей структуры напоминает иерархию пчелиного улья: великий, одинокий лидер нации, не подвергаясь никакой критике, управляет судьбой своего народа со сверхчеловеческой, буквально божественной проницательностью. Каждый отдельный человек должен следовать за вождем и служить ему, а не справившись со своим служением, – неминуемо умереть.

Томас Манн и Ганс Йост вынесли свою идеологическую конфронтацию на публику. После того как Манн в речи 1922 года «О немецкой республике» демонстративно объявил себя сторонником демократии и нового немецкого государства, Йост в открытом письме обвинил его в предательстве немецкой самобытности, которая включает в себя не веру в разум, закон и человечность, но безоговорочную преданность немецкому народу и таким мифо-мистическим идеям, как судьба, кровь или провидение. В свою очередь, Томас Манн в «Волшебной горе» придал некоторые черты Йоста образу фанатика Нафты, в путанном энтузиазме грезившего о жажде послушания и отрицании своего «я». Более того, Нафта – еврей, что особенно задело антисемита Йоста.

Клаус Манн сразу понимает, что со своими пьесами, политическими взглядами и происхождением у него нет ни малейшего шанса при таком художественном руководителе, как Йост. А еще Клаусу Манну ясно, что Йост – лишь первый симптом. После прихода Гитлера к власти расклад в культурной сфере меняется. По всей стране политически бесцеремонные нацисты изготовились урвать себе должности, и эти люди ему – определенно не друзья. В свои 26 он много и продуктивно работает: опубликовано уже восемь книг и пять пьес. Но он еще далек от того, чтобы стать признанным писателем, способным противостоять политически предвзятому литературному бизнесу. Для успеха своих книг