Февраль 1933. Зима немецкой литературы - Уве Витшток

он по-прежнему нуждается в поддержке или хотя бы в дружеском расположении, но рассчитывать на это больше не приходится. В ближайшие годы ему придется нелегко. На следующий вечер, взяв в руки дневник, он запишет: «Без понятия, что делать».

* * *

К концу первой недели правления Гитлер проверяет готовность Гинденбурга кардинально изменить страну и отменить основные гражданские права. Он представляет ему на подпись чрезвычайный указ, который правительство Франца фон Папена уже разработало, но не успело реализовать: Указ рейхспрезидента о защите немецкого народа. Гинденбург подписывает его без колебаний. Указ отдает свободу собраний и свободу прессы на усмотрение Министерства внутренних дел, которое с понедельника возглавит нацист Вильгельм Фрик. За четыре недели до новых выборов, назначенных на 5 марта, все политические митинги и газеты могут быть запрещены из-за несоответствия неточно сформулированным критериям. Достаточно одной-единственной статьи, которая якобы призывает к неповиновению законам, прославляет акты насилия или призывает к забастовкам, чтобы запретить газету. Этот указ – не просто угроза. Он настолько интенсивно применяется на практике, что во время избирательной кампании КПГ и СДПГ почти не имеют возможности проводить какие-либо мероприятия, а их газетам нельзя выходить неделями.

* * *

Берлин регистрирует 1055 новых случаев заражения гриппом в течение одного дня. Больницы города настолько переполнены, что в газетах появляются объявления о поиске ассистентов врачей и фельдшеров, готовых немедленно приступить к работе.

У ворот своего сада застрелен социал-демократ Герман Кастен, мэр Штасфурта под Магдебургом. В качестве подозреваемого полиция задерживает 17-летнего ученика гимназии, заявившего о своей приверженности национал-социалистам. Ученик отрицает свою вину, через некоторое время его отпускают. Дальнейшее расследование не проводится.

В Бохум-Герте коммунисты выпускают из пистолета пять пуль в лидера СА; в Берлине национал-социалисты застреливают двух коммунистов во время столкновения.

Похороны под дождем

Воскресенье, 5 февраля

Траурная церемония по Майковски и Заурицу назначена на час дня в Берлинском кафедральном соборе. План Геббельса устроить большой пропагандистский театр удается. Церковный совет собора отказывается публично выставлять тела для прощания до начала церемонии, объяснив, что собор нельзя использовать для партийно-политических мероприятий. Кроме того, родственники католика Заурица не хотят, чтобы его отпевание проходило в протестантском соборе. Но Геббельс игнорирует это. Церковь украшают флагами со свастикой, повсюду люди в форме СА, Гитлер подъезжает в открытом «Мерседесе». В соборе его приветствуют сторонники с поднятой правой рукой, он возлагает к гробам два венка, то же проделывает бывший наследный принц Гогенцоллернов Вильгельм Прусский.

После службы тело Заурица перевозят в его родной город в Верхней Силезии, а гроб Майковски везут в черном катафалке от собора на кладбище Инвалиденфридхоф. Конные отряды полиции сопровождают его под проливным дождем. Шестьсот тысяч берлинцев собираются на улицах, среди них много киногрупп, снимающих похоронную процессию для хроники. У могилы Геббельс, Геринг и командующий берлинскими отрядами СА граф фон Гельдорф произносят речи.

Почти незаметно примерно в то же время в Шарлоттенбурге начинается небольшая похоронная служба. Члены коммунистических организаций возлагают два венка перед домом на Валльштрассе, 24, где были совершены убийства. Венки украшены красными лентами с надписью: «От революционных рабочих Шарлоттенбурга своему другу, полицейскому Йозефу Заурицу, убитому НСДАП». Вскоре после этого венки конфискует полиция.

* * *

Кристиане Граутофф всего 15, но она уже сформировавшаяся красавица – стройная, светловолосая, бойкая и очень талантливая. Ее называют театральным вундеркиндом Берлина. Макс Рейнхард вывел ее на сцену, когда ей было 12, а в 14 она снялась в своем первом фильме вместе с Хенни Портен и Густафом Грюндгенсом. Но Эрнст Толлер, драматург, поэт и революционер, впечатлил ее больше, чем эти звезды. Несмотря на свою славу, он все еще кажется ей настолько уязвимым, как будто ему нужна помощь.

Ее педагог актерского мастерства Лилли Акерманн, подруга Тилли и Кадиди Ведекинд, познакомила ее с Толлером год назад. Писателю почти 40, он на целых 23 года старше Кристианы, но она все равно влюбилась, что быстро обернулось для всех большой проблемой. Эта любовь не уставала ввергать в водовороты эмоциональных потрясений не только Кристиану, но и самого Толлера. Она часто приходила к нему, он зачитывал вслух очередной незаконченный сценарий, спрашивая ее мнения как актрисы. Естественно, они старались сохранять отношения в тайне. Но через несколько месяцев Кристиана призналась одной из своих сестер, что встретила человека, за которого хотела бы выйти замуж. Родителей она заверяла, что дружба с Толлером носит исключительно платонический характер. Но они, степенные, консервативные люди, ей не верят. Отец, Отто Граутофф, – искусствовед, президент Немецко-французского общества и друг Томаса Манна со школьной скамьи. Мать Эрна – писательница, переводит поэзию с французского и английского. Обоих, само собой разумеется, беспокоит дружба Кристианы с мужчиной гораздо старше нее. Родители пытаются вернуть ее под свое крыло, чтобы уберечь от опрометчивых решений, но это навсегда гонит девушку из дома.

Толлер всегда был человеком крайностей. В 1914 году он незамедлительно записался добровольцем на военную службу и ушел на фронт. Ему, еврею, хотелось наконец-то стать частью общества и перестать быть чужаком. Его отправили под Верден, в бои, унесшие жизни сотен тысяч людей, и он сражался до полного физического и психического истощения. Из госпиталя он вышел радикальным противником войны, в 1919 году защищал Баварскую советскую республику от националистического фрайкора[46] вместе с такими писателями, как Эрих Мюзам и Оскар Мария Графф, за что его приговорили к пяти годам заключения.

Никогда он не был так плодовит и оригинален в литературном плане, как в тюремной камере. Там он написал пьесы, взбудоражившие потерянную послевоенную Германию и сделавшие его самым известным заключенным страны. Баварское правительство предложило ему досрочную амнистию, но он отказался, не желая, чтобы к нему относились лучше, чем к бывшим соратникам-революционерам.

После выхода из тюрьмы он сочинил еще пять пьес, помимо бесчисленных радиоспектаклей, путевых заметок, речей и газетных статей. Вряд ли найдется такая политически острая тема, на которую он не пишет. Но он больше не соответствует тону времени: пылкий человеческий пафос его тюремных работ вышел из моды. Хотя он больше не принадлежит ни к одной из партий, его объявляют социалистическим моралистом. Левые считают его политически ненадежным, правые видят в нем бунтаря и дебошира.

Когда в 1931 году его друг и редактор Ландсхофф разошелся с женой, Толлер переехал к нему в район Вильмерсдорф. Однако оба они понимают, что нужно быть осторожными: табличка на двери квартиры гласит «Шварцкопф», и они оставляют все как есть. В нынешние времена лучше,