Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков

– А что не знать? – продолжая удивляться этой новостью, настаивал я на продолжении разговора.

– Что-что? В Москве тогда танки стреляли по Белому дому. Ты не слушаешь разве, что они обсуждают?

– Нет, не слушаю, – медленно проговорил я, переведя свой взгляд на радиоприёмник и замолчав.

И действительно, начав слушать внимательнее тему эфира, до я понял, что звонившие на станцию люди резко осуждающе выступали по отношению к действующему тогда президенту, некоторых ведущий отключал от эфира, когда речь переходила на оскорбления или проклятия.

– Ты ещё слишком мал, и надеюсь, подобное не увидишь. Что пришлось увидеть мне тогда, – поправляя очки на носовой перегородке, чуть тихо продолжила Агнесса Ивановна. – Очень много людей пострадало просто ни за что, и никто не мог предположить, что в центре города, средь бела дня будут массово расстреливать безоружных людей только за то, что они не хотели нового порядка и новых устоев! Я далека от политики, что тогда, что тем более сейчас, но в тот день я увидела последствия этой самой политики и поняла, что бывает, когда стороны не могут договориться и начинает литься кровь.

Окончив свой монолог, она кивнула в мою сторону, и в этот момент к нам подбежала какая-то девочка, говоря о том, что у нее опять болит в животе, и начала плакать. Агнесса Ивановна взяла её под руки и пошла с ней в палату, сказав, что сейчас даст таблетки и позовёт дежурного врача.

Я же остался сидеть у стола и продолжил слушать радиоприёмник. Эфир шёл очень оживлённо, люди буквально рвали жилы, доказывая свою правоту, и никто не желал уступать оппоненту. Но в целом обе стороны конфликта сходились во мнении, что никто не получил в итоге того, что хотел. Обе стороны были обмануты, но при этом стороны конфликта не желали и, наверное, не могли простить того, кто их обманул.

Особенно мне запомнился диалог матери одного из трагически погибших в те дни с ведущим эфира. На её резонный вопрос, кто виноват в смерти её сына и будет ли когда-нибудь найден виновный в этом, ведущий как-то ехидно ответил, что он не знает, да и вообще никто не просил её сына быть в здании Верховного Совета в те дни. Эти последние слова вызвали особенное негодование как у самой матери, так и у приглашенных гостей в студии (в эфире началось гудение, и, как мне показалось, кто-то начал топать ногами и свистеть). Женщина продолжила, что уже десять лет она не может добиться справедливости, хоть какой-то компенсации и хоть каких-то извинений от новой власти, которая и виновна, по её мнению, в смерти её сына, но никто (она несколько раз медленно повторила это слово), никто не может дать ей ответ на её вопрос.

Поняв, что как такового ответа не будет, она просто положила трубку, не сказав на прощание ни единого слова, попросив лишь Бога рассудить всех и воздать каждому по заслугам.

В конце эфира каждой стороне дали высказаться, как бы поставив точку в том, за что они боролись и получили ли в итоге желаемое или нет. Обе стороны признали, что никто не вышел победителем. Один из тех, кого пригласили в студию радиостанции, сказал, что его именно так учили всю жизнь: не быть слабым и безвольным, защищать свои идеалы и отстаивать интересы своей Родины, которая, по его словам, была захвачена кучкой реформаторов. И эти самые реформаторы мало того, что обманули, так и ещё и ограбили не богатых, а самых бедных и беззащитных, поставив их на грань нищеты и вынудив не то чтобы жить впроголодь, а напротив, сделали всё для того, чтобы они знали, что такое голод. Именно эти реформаторы, а не те, кто стрелял с обеих сторон, виновны как в самом кризисе, так и в его последствиях, которые, по словам этого человека, ещё долго будут аукаться поколениям.

Наверное, нет ничего более мучительного в жизни, как смерть близкого тебе человека, особенно когда этот самый близкий человек гибнет за некую идею, цель которой или суть ты не разделяешь, или даже, наоборот, не поддерживаешь. Так, по всей видимости, и произошло с этой женщиной и со всеми теми людьми, которые звонили в эфир. Мне показалось, что спустя десять лет они так и не смогли примириться внутренне со своими оппонентами, что и говорить, они не смогут простить смерти своих близких людей и тех, кто лишил их жизни, и не смогут этого сделать никогда!

После окончания эфира уже другой диктор начал читать новости монотонным голосом, а я принял решение идти в палату и ложиться спать, так как в коридоре стало тихо, и только лёгкий крик и слёзы той самой девочки чуть слышно раздавались эхом в коридоре.

Спать мне было сложно, я старался переосмыслить услышанное, но какого-то толкового ответа найти не смог, как и не смог сделать для себя вывода.

За окном тарабанил дождь, и ветки деревьев, склонённые ветром, стучали в окно моей больничной палаты, имитируя звуки выстрелов, мне казалось, что также била молния, которую я, наслушавшись разговоров о войне, ассоциировал со звуками взрывов. Спать под такое звуковое сопровождение как-то расхотелось, но и бодрствовать после услышанного не хотелось тем более, хотелось поскорее забыться и раствориться во сне, чтобы отбросить от себя все эти рассуждения и мысли.

Спустя несколько часов рассуждений и ёрзаний лежа на спине я уснул, но за ночь просыпался несколько раз из-за того, что мне снились кошмары. Какие-то моменты из этих ужасов я вроде даже помнил: танки, перекошенные от ужаса люди, бегающие в пылающем от огня коридоре, всюду осколки битого стекла, звуки хруста этого стекла, чьи-то стоны, крики, вопли, некий посторонний шум, слова: «Врача, срочно», всюду почему-то чёрная кровь и люди в форме с нашивками…

Это ещё ничего

Утром следующего дня я проснулся от того, что кто-то резко распахнул дверь в палату, и я услышал топот чьих-то ног. Просыпаться особо не хотелось, и я просто повернулся на другой бок, надеясь, что смогу продолжить спать, но шума стало только больше, особенно раздражал звук шуршащего целлофанового пакета и чья-то возня. Спустя время возня успокоилась, и я услышал диалог двух людей, а именно матери и сына.

– Дима, ты только не переживай… Всё будет хорошо.

– Да, я уверен в этом.

– Я к тебе каждый день буду приходить, навещать.

– Хорошо.

Я наконец-то окончательно проснулся и начал медленно подниматься.