Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков

– А у тебя-то самого что? – вытаскивает меня из моих воображений Дима.

– У меня? – удивлённо отвечаю я.

– Ну да, у тебя. Руки, ноги есть, голова вон тоже есть, – слегка усмехаясь, продолжает Дима.

– Н-у-у-у, – растягиваю я и замолкаю.

И действительно, а что мне ему ответить? Я и сам не знаю, что со мной. Перечислять диагнозы я не хочу, симптомы также, рассказать ему о прогнозах врачей аналогично.

– Да, я и сам не знаю, – я отворачиваюсь в сторону и всем видом намекаю, что продолжать разговор не хочу.

– Ясно, – как-то удручённо отвечает Дима и возвращается к скамейке.

Я следую за ним, и мы махом руки подзываем Максима. Посидев ещё немножко, как бы «на дорожку», мы возвращаемся в свою палату и поспеваем прямо к обеду.

На обед нам приносят и первое, и второе, что после прогулки только радует. Я легко съедаю всё и допиваю свой чай, смотря в это время на Диму и Максима. После еды мы принимаем решение прогуляться ещё раз, но нас не выпускают на улицу, и мы вынуждены остаться в палате.

– Слушай, – обращается Максим к Диме, – а тебе какие сны снятся обычно?

– Обычно или каждую ночь?

– Подожди, не понял, я имел в виду, ну, какие сны?

– Мне снится только один сон каждую ночь.

– Ну, расскажи давай!

Дима ложится на кровать, поднимает правую руку вверх и рассказывает про то, что последние три года каждую ночь ему действительно снится один и тот же сон. Смысл в том, что он стоит у моря и держит за руку какую-то девушку, она оборачивается, глядя на него, но лицо показывает не полностью, у неё красивые длинные волосы до плеч, которые развеваются на ветру, белое платье, и она босая. Они стоят оба у берега то ли реки, то ли океана, он не может понять, а вдалеке садится солнце, которое озаряет всё вокруг красным цветом. Спустя небольшое время девушка начинает медленно идти в сторону речки, а Дима её пытается удержать и не выпустить из руки, но она всё же медленно ускользает… Он пытается идти за ней, но она уходит всё дальше и дальше. Говоря последние слова, он шмыгает носом, и мне кажется, что он начинает плакать или ему просто становится хуже.

Мы оба молчим, в палате повисает немая тишина, и становится как-то не по себе.

– А ты у неё сегодня имя спроси, – даю совет я и смотрю сторону своего собеседника.

– В том-то и дело, что я только держу её руку, даже лица толком не вижу, так, силуэт, не более, и шум от волны. Всё.

– Какой-то грустный сон, – начинает было Максим, но продолжать, не хочет.

– Грустный, как и моя жизнь, – сквозь зубы отвечает ему Дима.

– Ну, ну, ну, решаема же твоя проблема, что ты прямо так себя коришь?

– Да, уже столько лет решаема, – хлопая в ладоши отвечает Дима, как бы подводя итог всего разговора. – Кстати, а вот тебе что снится? – не смотря в сторону Максима, спрашивает Дима.

– Мне снится, ты знаешь, я даже не знаю, как тебе сказать. Я сны обычно не помню. Я пару раз помнил. Ну как? Там машины, скорость, мотоцикл и ещё что-нибудь, а что, я не знаю.

– А тебе? – Дима поворачивается в мою сторону, как бы тем самым проявляя ко мне больше уважения.

Я отвечаю, что не помню, что именно мне снится, но почему-то хочу рассказать этим парням про Софью и свою прогулку с ней, но что-то мне не даёт этого сделать, и я просто отвечаю молчанием.

– Я даже и не могу понять, кто эта девушка, – начинает свой монолог Дима. – Может, просто какой-то силуэт, но мне каждый день снится этот сон, и чувствую только её руку, и пару раз её волосы касались моего плеча и руки. К чему всё это? Что это означает?

– Может, спустя время узнаешь, – предполагаю я и продолжаю: – Или, может, узнаешь, как выздоровеешь и сможешь сделать это потом со своей будущей женой или там подругой.

– Женой или подругой? Это вряд ли. Шансов найти донора с каждым годом всё меньше, а с больным и престарелым никто встречаться не будет, разве что такая же больная и престарелая чувиха. – Вот ты бы что выбрал? Десять лет здоровой жизни или, к примеру, быть больным лет двадцать?

– Ну конечно же, быть здоровым десять лет.

– Ага, и я также. Быть здоровым лет десять. Жаль, не мы пишем наши судьбы, и влиять мы на них не можем. Просто плывем по течению, а куда нас это течение забросит, или куда выбросит и с кем на берег, никто не знает.

– Ты, стало быть, в судьбу, что ли, веришь? – поднимаясь с кровати и удивлённо смотря на Диму, спрашивает Максим.

– Да, представь себе, верю!

– Во дела, – разводя руками, иронизирует Максим, смотря в мою сторону.

– А что дела? Что дела? – срывается на крик Дима. – Ты думаешь, это так легко, да? Думаешь, это так легко, да? Тебе весело? Или что? – Дима тоже поднимается с кровати и рассерженно смотрит в его сторону. – Или что?

– Не горячись, не горячись. Успокойся, не забывайся, – показывая пальцем на свою ногу, отвечает ему Максим.

Диму это не устраивает, и он резко бросается на кровать.

– Ты хотя бы чуть-чуть здоровым побыл. А я? Всё началось в детском саду, далее школа, вернее, её полное отсутствие, далее одна койка в больничной палате сменяла другую, и с каждым днем шансов найти донора все меньше и меньше. Сколько лет ты ходил? Ну?

– Ходил лет до пятнадцати.

– Вот именно, до пятнадцати! То есть пятнадцать лет ты жил здоровой жизнью и не знал, что такое тут валяться, так?

– Ну так.

– Так что давай тут без иронии.

– Без иронии? – Максим забирается на своё кресло и подъезжает к кровати Димы. – Без иронии? Это не ирония была, ты же тут один только болеешь у нас, да? Знаешь, что я хотел сделать, как только понял, что всё, я теперь король, сидящий на этом троне? – Максим в этот момент бьёт кулаком по ручке кресла. – Так вот, знаешь что?

– Нет, не знаю.

– Да я, чтобы ты знал, хотел с этим гребаным креслом выпрыгнуть с десятого этажа, понял, да?

Максим отъезжает от Димы и подъезжает к окну, пытаясь что-то рассмотреть.

В палате наступает тишина, и я слышу, как люди и дети ходят по коридору, я сажусь на край кровати и поочередно смотрю