Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

отец лично передает свою дочь жениху. Хотя у меня не было сомнений в этом молодом человеке, я попросил своего друга и юрисконсульта Джорджа Бизоса заменить меня в этом вопросе. Я поручил Джорджу прежде всего расспросить принца о том, как он намерен заботиться о моей дочери.

Джордж побеседовал с принцем в своем офисе, а затем договорился о встрече со мной на острове Роббен. Поскольку Зенани было меньше двадцати одного года, мне было необходимо дать свое согласие на то, чтобы она на законных основаниях вышла замуж. Мы с Джорджем встретились в комнате для консультаций, и он был удивлен, обнаружив вместе с нами в этой комнате надзирателя. Я объяснил ему, что так требуют тюремные правила, потому что его визит относился к категории семейных, а не адвокатских. Чтобы разрядить обстановку, я в шутку заявил, что у меня нет секретов от своих охранников.

Джордж сообщил мне, что дети сильно любят друг друга и что у моего будущего зятя очень хорошие перспективы. Его отец, король Собхуза II, был просвещенным лидером, придерживавшимся традиционных взглядов, членом Африканского национального конгресса. Когда Джордж рассказал мне о некоторых условиях, выдвинутых семьей молодого человека, он постарался подчеркнуть, что Тумбумузи Дламини являлся принцем Свазиленда. Я попросил Джорджа передать молодому человеку, что он получает принцессу племени тембу.

В том, что Зенани стала членом королевской семьи Свазиленда, было огромное преимущество: ей сразу же был предоставлен ряд дипломатических привилегий, в результате чего она могла посещать меня практически неограниченно, по своему желанию. Она и Тумбумузи решили посетить меня зимой в том же году, когда поженились. Они пришли поговорить со мной вместе со своей новорожденной дочерью. С учетом статуса принца нам разрешили встретиться друг с другом в комнате для консультаций, а не в обычной зоне для посещений, где заключенный отделен от своей семьи толстыми стенами и стеклом. Я ждал этой встречи с некоторой нервозностью.

Это был поистине чудесный момент, когда они появились в комнате для консультаций. Я встал, и Зенани, увидев меня, быстро передала свою крошечную дочь мужу и побежала через всю комнату, чтобы обнять меня. Я не обнимал свою теперь уже взрослую дочь практически с тех пор, когда она была ровесницей ее собственной дочери. Это был замечательный миг. Время словно ускорилось, как в научно-фантастическом романе, и я смог неожиданно для себя обнять своего уже совсем взрослого ребенка. Затем я обнял своего нового сына, и он передал мне мою крошечную внучку, которую я держал на руках в течение всего их визита. Ощущать новорожденного ребенка, такого беззащитного и нежного, в своих грубых руках, которые слишком долго держали только кирку и лопату, было огромной, ни с чем не сравнимой радостью. Не думаю, что кто-либо когда-нибудь чувствовал себя таким счастливым, как я в тот день.

У этого визита была и вполне официальная цель: мне как дедушке, согласно нашей традиции, предстояло выбрать имя для своей внучки, и я выбрал имя Зазиве, что означает «надежда». Это имя имело для меня особое значение, потому что за все годы моего тюремного заключения надежда не покидала меня, и теперь я был уверен в том, что она меня никогда не покинет. Я был убежден, что этот ребенок станет частью нового поколения южноафриканцев, для которых апартеид останется далеким воспоминанием. Это была моя мечта.

83

Не знаю, явилось ли это следствием общего возбужденного состояния заключенных на острове Роббен после массовых беспорядков в Суэто или результатом моего волнения от перемен в жизни своей семьи, однако в течение года или двух после 1976 года я пребывал в каком-то мечтательном, ностальгическом состоянии духа. В тюрьме у человека есть время перебрать в памяти свое прошлое, и его память становится для него одновременно и другом, и врагом. Моя память переносила меня в моменты как великой радости, так и глубокой печали. В своих снах я также вновь и вновь проживал эти моменты. Казалось, порой я проводил целые ночи, заново пропуская через себя самые счастливые и самые горькие эпизоды прежних дней.

Наряду с этим меня, в частности, неотрывно преследовал один ночной кошмар. Мне снилось, что меня только что выпустили на свободу (только это была не тюрьма на острове Роббен, а тюрьма «Форт» в Йоханнесбурге). Я вышел в город за тюремные ворота – и не увидел там никого, кто пришел бы встретить меня. В городе вообще не было ни людей, ни двигавшихся машин. Я направился пешком в сторону Суэто. Я шел много часов, прежде чем добрался в Орландо-Уэст. Я повернул за угол в сторону дома 8115 и, наконец-то, увидел свой дом, но он оказался пустым. Это был дом-призрак, без людей, все двери и окна которого были открыты нараспашку.

Но не все мои сны об освобождении были такими мрачными. В 1976 году я написал Винни о более счастливом сновидении:

«В ночь на 24 февраля мне приснилось, что я очутился в нашем доме номер 8115 и обнаружил, что он полон молодежи, танцевавшей под смесь джайва[94] и инфибы[95]. Неожиданно появившись, я застал их всех врасплох. Некоторые тепло приветствовали меня, в то время как другие застенчиво отходили в сторону. Я обнаружил, что наша спальня полна членами нашей семьи и нашими близкими друзьями. Ты отдыхала на кровати вместе с Кгато [сыном Макгато]. Ты выглядела очень молодой и спала у стены.

Возможно, в этом сне я невольно вспомнил те две недели декабря 1956, когда я оставил Махулу [мать Эвелин] одну в доме. Макгато было тогда шесть лет, и он жил со своей матерью в О. Е. [Орландо-Ист], но за несколько дней до моего возвращения он присоединился к Махулу и спал на моей кровати. Он очень скучал по мне, и сон на моей кровати, должно быть, немного облегчал ему чувство тоски».

Наряду с тем, что я получал радость от воспоминаний о счастливых моментах своего прошлого, я также горько сожалел о той боли, которую причинял семье своим отсутствием. Об этом свидетельствует еще одно письмо, написанное мной в 1976 году:

«Когда я проснулся утром 25 февраля, как всегда, сразу же подумал о тебе и о детях, по которым я очень скучаю. В эти дни я много думаю о тебе как о Dadewethu [сестре] и матери, друге и наставнике. Ты вряд ли можешь себе представить, как часто я думаю о тебе, как часто на самом деле представляю себе все то, что является твоим физическим и духовным образом, – это и ежедневные фразы, полные любви, и то, что ты