Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Твоя прекрасная фотография по-прежнему стоит в двух футах над моим левым плечом, когда я пишу это письмо. Я каждое утро тщательно вытираю с нее пыль, потому что это дает мне приятное ощущение, что я вновь ласкаю тебя, как в старые добрые времена. Я даже касаюсь твоего носа своим, чтобы снова почувствовать тот электрический разряд, который раньше проходил через мою кровь всякий раз, когда я это делал. А на столе прямо напротив меня стоит фотография Нолиты. Я не могу позволить себе падать духом, так как пользуюсь нежным вниманием двух замечательных леди и наслаждаюсь им».
Нолита являлась единственным человеком вне круга нашей семьи, чью фотографию я сохранил. Я раскрыл тайну ее личности своей дочери Зиндзи в другом письме от 1976 года:
«Кстати, мама когда-нибудь рассказывала тебе о Нолите, женщине с Андаманских островов, фотографию которой я храню в своей камере? Она составляет компанию тебе, Зенани, Ндинди и Нанди, Мандле [последние трое – внуки], Маказиве и маме. Мамины комментарии по этому поводу на удивление скупы. Она считает эту красотку-карлицу своего рода соперницей и вряд ли подозревает, что я взял ее фотографию из “Нэшнл джиографик”».
Я постоянно думал о том дне, когда выйду на свободу. Я вновь и вновь представлял себе, что бы я хотел тогда сделать. Это был один из самых приятных способов скоротать время в тюрьме. Вот как я описывал свои мечты в очередном письме, отправленном Винни в 1976 году:
«Я хотел бы отвезти тебя в долгое-долгое путешествие, как я сделал это 12.6.58, с той лишь разницей, что на этот раз я предпочел бы, чтобы мы были одни. Я так долго находился вдали от тебя, что прежде всего хотел бы забрать тебя из этой удушающей атмосферы и, не торопясь, повезти одну. Я хотел бы предоставить тебе возможность дышать свежим и чистым воздухом, любоваться красотами Южной Африки, ее зеленой травой и деревьями, яркими дикими цветами, сверкающими ручьями, животными, пасущимися в вельде. Я был бы рад дать тебе возможность разговаривать с простыми людьми, которых мы встретим по дороге. Наша первая остановка будет там, где спят Ма Радебе и К. К. [мать и отец Винни]. Я надеюсь, что они лежат рядом друг с другом. Затем я хотел бы засвидетельствовать свое почтение тем, кто дал мне возможность стать таким счастливым и свободным, каким я являюсь сейчас. Возможно, именно там я приступлю ко всем тем историям, которые я так хотел рассказать тебе все эти годы. Атмосфера тех мест должна обострить твои чувства и заставить меня сосредоточиться на наиболее ярких, интересных и познавательных моментах. Здесь я прервусь и следующие истории расскажу там, где спят Мфаканьисва и Носекени [мои родители] и где атмосфера также способствует их восприятию. Я верю, что в этом случае в свой дом номер 8115 мы вернемся отдохнувшими и окрепшими».
Когда в начале 1970-х тюремные власти стали разрешать нам получать фотографии ближайших членов своей семьи, Винни прислала мне фотоальбом. Всякий раз, получив фотографию Винни, наших детей или внуков, я аккуратно вставлял ее туда. Я очень дорожил этим альбомом, так как это был единственный способ в любой момент увидеть тех, кого я любил.
Однако в тюрьме ни одна привилегия не предоставляется без каких-либо последствий. Хотя мне разрешалось получать фотографии и хранить их в альбоме, надзиратели часто обыскивали мою камеру и забирали фотографии Винни. В конце концов эта практика прекратилась, и я восстановил свой альбом, вновь заполнив его фотографиями всех членов моей семьи.
Сейчас я уже не могу вспомнить, кто первым попросил у меня посмотреть мой фотоальбом, но это, несомненно, был кто-то из тюремной секции политических заключенных. Я с радостью откликнулся на эту просьбу. Затем с аналогичной просьбой ко мне обратился еще кто-то из моих коллег, после него – еще один. Вскоре всем стало хорошо известно про мою ценность, и через некоторое время у меня стали просить мой фотоальбом даже заключенные из секций F и G.
К этим заключенным редко приходили даже письма, не говоря уже о посетителях, и было бы неблагородно отказывать им в этом окне во внешний мир. Однако вскоре я обнаружил, что мой драгоценный фотоальбом весь истрепан и что в нем не хватает многих дорогих мне фотографий. Я постарался понять этих заключенных: им отчаянно хотелось иметь что-то личное в своих камерах, и они ничего не могли с собой поделать. Поэтому всякий раз, когда это случалось, я просто в очередной раз восстанавливал свой альбом.
Иногда заключенные просили у меня отдельную фотографию, а не весь альбом. Мне вспоминается, как однажды молодой парень из «Движения черного самосознания», сидевший в общей секции, который приносил нам еду, отвел меня в сторону и сказал: «Мадиба, я хотел бы получить фотографию из твоего альбома». Я ответил, что согласен передать ему одну из них. «Когда?» – спросил он довольно резко. Я ответил, что постараюсь передать ее в ближайшие выходные. Это, похоже, удовлетворило его, и он направился к выходу, но вдруг обернулся и уточнил: «Послушай, только не присылай мне фотографии старой леди. Пришли мне фото одной из молодых девушек, Зиндзи или Зенани, но только не старой леди!»
84
В 1978 году, после того как мы потратили почти пятнадцать лет борьбы за право получать новости, тюремные власти предложили нам компромисс. Вместо того чтобы мы получали газеты или слушали радио, они запустили собственную службу новостей, которая заключалась в ежедневной передаче по внутренней связи тюрьмы сводки новостей.
Эти сводки были далеки от объективности и полноты. Несколько тюремных цензоров острова Роббен составляли краткое изложение событий, составленное из других ежедневных радиосводок. Передачи состояли из хороших новостей для правительства Национальной партии и плохих новостей для всех его противников.
Первая передача открылась сообщением
