Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

подвергали их сомнению, уточняли их. В конечном итоге я пришел к выводу, что мы не должны были закостенеть в своих идеях и застыть на одном месте. Я верил, что мы все время эволюционировали.

Хотя остров Роббен становился все более открытым для внешнего мира, но еще не было никаких признаков того, что государство меняет свои взгляды. Несмотря на это я не сомневался, что когда-нибудь стану свободным человеком. Возможно, мы и застряли на одном месте, однако я был уверен в том, что внешний мир все же движется к той позиции, которой мы придерживались, а не отдаляется от нее. Фильм еще раз напомнил мне о том, что в тот день, когда я выйду из тюрьмы, мне бы не хотелось выглядеть политическим ископаемым из давно минувших веков.

На эту победу нам потребовалось пятнадцать лет: в 1979 году тюремные власти объявили по внутренней связи о том, что питание для чернокожих, цветных и индийских заключенных отныне будет одинаковым. Однако праздновать эту победу вряд ли стоило. Точно так же, как отсроченное правосудие означает отказ в правосудии, реформа в этом вопросе, которая так долго откладывалась и в конечном итоге была проведена так неохотно, на деле оказалась иллюзией.

Все заключенные теперь должны были получать утром одинаковое количество сахара – полторы чайной ложки. Но, вместо того чтобы увеличить порцию сахара для чернокожих африканцев, тюремные власти просто сократили на половину чайной ложки то количество сахара, которое раньше получали цветные и индийские заключенные, и добавили это количество в порцию для африканских заключенных. Некоторое время назад заключенные из числа чернокожих африканцев начали получать по утрам хлеб, но это мало что меняло, поскольку все последние годы заключенные объединяли свои порции хлеба, а затем делили их на всех.

Наше питание последние два года улучшилось, однако отнюдь не благодаря доброжелательному отношению к нам тюремных властей. После массовых волнений в Суэто правительство решило, что остров Роббен станет тюрьмой исключительно для «заключенных, представляющих угрозу безопасности для Южной Африки». Таким образом, общее количество заключенных на острове Роббен было существенно сокращено, и для работы на кухне впервые стали привлекаться политические заключенные.

Как только политические заключенные оказались на кухне, наше питание сразу же значительно улучшилось. Причина заключалась вовсе не в том, что они были более умелыми поварами, а в немедленном прекращении воровства продуктов питания. Вместо того чтобы откладывать продукты себе или подкупать ими надзирателей, новые повара стали использовать весь выделенный нам запас этих продуктов. В наших порциях стало гораздо больше овощей, в наших супах и вторых блюдах стали появляться кусочки мяса. Только тогда мы поняли, что все эти годы именно так и должны были питаться.

85

Летом 1979 года я играл в теннис в тюремном дворе. Когда мой соперник нанес сильный удар, мне пришлось, чтобы отразить его, энергично побежать через весь корт. Неожиданно я почувствовал боль в правой пятке, настолько острую, что мне пришлось прекратить игру. После этого я несколько дней ходил с большим трудом, сильно хромая.

Тюремный врач, осмотрев меня, решил, что мне необходимо поехать в Кейптаун к специалисту. Тюремные власти в последнее время стали больше заботиться о нашем здоровье, опасаясь, что возможная смерть кого-нибудь из нас вызовет осуждение международного сообщества.

Хотя при обычных обстоятельствах я (равно как и любой другой африканец) с немалым удовольствием посетил бы Кейптаун, поездка в этот мегаполис в качестве заключенного была совершенно мучительной. На меня надели наручники и держали в отдаленном углу тюремного суденышка в окружении пяти вооруженных охранников. Море в тот день было неспокойным, и наше суденышко болталось при каждой волне. Где-то на полпути между островом Роббен и Кейптауном я был в полной уверенности, что сейчас мы непременно опрокинемся. Я заметил спасательный жилет за спиной двух охранников, которые по возрасту годились мне во внуки, и подумал про себя: «Если мы пойдем ко дну, я совершу свой последний грех на земле и перемахну через этих двух мальчиков, чтобы забрать себе спасательный жилет». Однако в конечном итоге необходимости в этом не возникло.

В доках нас встретила новая группа вооруженных охранников и небольшая толпа гуляк. Это было крайне унизительно – видеть страх и отвращение на лицах обычных граждан, когда они наблюдали за тем, как мимо них проводят осужденного. Мне хотелось пригнуться и где-то спрятаться, хотя это было невозможно.

Меня осмотрел молодой хирург, который поинтересовался, не травмировал ли я раньше свою пятку. Я вспомнил, что во время учебы в Форт-Хэйре как-то во время игры в футбол я попытался резко отобрать мяч у соперника и почувствовал жгучую боль в этой пятке. Меня отвели в университетскую больницу. Я тогда первый раз в своей жизни оказался на приеме у врача. Там, где я вырос, не было такого понятия, как африканский врач, а визит к белому доктору было делом совершенно неслыханным.

Доктор из Форт-Хэйра осмотрел мою пятку и сказал, что придется сделать операцию. Это встревожило меня, и я резко ответил, что не хотел бы, чтобы он прикасался ко мне. На том этапе своей жизни я считал посещение врача недостойным мужчины, а проведение какой-либо медицинской процедуры вообще казалось настоящим позором. «Как хочешь, – сказал доктор, – но когда ты состаришься, у тебя возникнут большие проблемы».

Хирург из Кейптауна сделал рентген моей пятки и обнаружил, что причиной боли являлись костные осколки, оставшиеся в пятке, судя по всему, со времен Форт-Хэйра. Он сказал, что может удалить их под местной анестезией прямо в своем кабинете. Я сразу же согласился.

Операция прошла успешно, и после ее завершения хирург начал объяснять мне, как ухаживать за пяткой. Его резко прервал старший охранник, сопровождавший меня, который заявил, что я должен немедленно вернуться на остров Роббен. Хирург был возмущен таким вмешательством и властно потребовал, чтобы мистер Мандела остался в больнице на ночь. Он подчеркнул, что до утра не отпустит меня отсюда ни при каких обстоятельствах. Охранник, явно напугавшись, был вынужден согласиться с этим.

Первая в моей жизни ночь в настоящей больнице оказалась довольно приятной. Устраивая меня, вокруг постоянно суетились медсестры. Я спал превосходно, а появившиеся утром медсестры заявили, что я должен непременно оставить себе пижаму и халат, которые мне дали. Я поблагодарил их и сказал, что мне будут завидовать все мои товарищи.

Я нашел эту поездку весьма поучительной для себя, потому что в этой больнице я почувствовал потепление в отношениях между черными и белыми. Хирург и медсестры относились ко мне так непринужденно и естественно, словно они всю свою жизнь имели дело с чернокожими пациентами, обращаясь с ними как с равными.