Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

в Ривонии по обвинению в государственной измене, как представителей умеренного крыла освободительного движения. После стольких лет клейма радикального революционера быть воспринятым как «умеренный» было новым и не совсем приятным чувством. Я знал, что могу отреагировать одним из двух способов: либо отчитать их за дерзость, либо прислушаться к ним и попытаться понять, что они из себя представляют. Я выбрал последнее.

Когда некоторые из этих заключенных, такие как Стрини Мудли из Южноафриканской студенческой организации и Сатс Купер из «Собрания чернокожих», попали в нашу тюремную секцию, я попросил их достать нам какие-нибудь публикации об их молодежных движениях и философии. Я хотел понять, что привело их к освободительной борьбе, что их мотивировало, каковы их идеи в отношении будущего нашей страны.

Вскоре после прибытия на остров Роббен молодых заключенных ко мне подошел представитель тюремной администрации и попросил меня в качестве жеста доброй воли обратиться к ним. Он хотел, чтобы я посоветовал им вести себя сдержанно, признать тот факт, что они находятся в тюрьме, и принять дисциплину тюремной жизни. Я ответил ему, что не готов к такому шагу. При сложившихся обстоятельствах они сочли бы меня пособником угнетателей.

Эти парни отказывались подчиняться даже основным тюремным правилам. Однажды я находился в главном офисе тюремной канцелярии на беседе с представителем тюремной администрации. Когда я выходил вместе с майором, мы в одном из кабинетов наткнулись на молодого заключенного, которого допрашивал тюремный чиновник. У молодого человека, которому было не более восемнадцати лет, на голове была тюремная шапочка, которую он не снял в присутствии тюремного офицера, что являлось нарушением установленных правил. Он также не встал, когда майор вошел в кабинет, что было еще одним нарушением.

Майор посмотрел на него и сказал:

– Пожалуйста, снимите свою шапочку.

Заключенный проигнорировал эту просьбу. Майор повторил раздраженным тоном:

– Снимите свою шапочку!

Заключенный повернулся, посмотрел на майора и спросил: – Зачем?

Я с трудом мог поверить в то, что только что услышал. Это был, действительно, вопрос истинного революционера: «Зачем?» Майор тоже казался озадаченным, однако нашел в себе силы ответить:

– Поскольку это противоречит правилам.

Молодой заключенный продолжил свои расспросы:

– А зачем вы ввели это правило? Какова его цель?

Этот допрос со стороны заключенного майору было слишком тяжело переносить, поэтому он вышел из комнаты, сказав мне напоследок:

– Мандела, поговорите с ним!

Однако я не стал ничего объяснять вместо него, а просто кивнул в сторону заключенного, чтобы дать ему понять, что я на его стороне.

* * *

Это было мое первое знакомство с «Движением черного самосознания». С запретом властями Африканского национального конгресса, Панафриканского конгресса и Коммунистической партии эта структура помогла заполнить вакуум освободительных организаций среди молодежи. Ее следует считать не столько движением, сколько философией, которая выросла из идеи о том, что чернокожие африканцы должны, прежде всего, освободиться от чувства психологической неполноценности, порожденного тремя столетиями правления белых. Как полагали сторонники «Движения черного самосознания», только в этом случае чернокожие африканцы смогут начать освободительную борьбу и по-настоящему освободиться от угнетения. В то время как активисты этой организации выступали за создание общества без расовых барьеров, они добивались исключения белого населения из этого процесса.

Эта концепция была мне знакома: она отражала те идеи, которых я сам придерживался во время создания Молодежной лиги АНК четверть века назад. Мы в тот период, по существу, тоже являлись сторонниками панафриканистских взглядов, выступали за этническую гордость и расовую уверенность в себе, отвергали помощь представителей белого населения в нашей борьбе. Во многих отношениях «Движение черного самосознания» представляло собой реакцию на ту же проблему, с которой пытались бороться мы и которая никуда не исчезла.

Но точно так же, как мы переросли свои взгляды, которых придерживались при формировании Молодежной лиги АНК, эти молодые люди (я был уверен в этом) должны были преодолеть некоторые заблуждения «Движения черного самосознания». Хотя я и был воодушевлен их воинственным настроем, наряду с этим я считал, что их философия, ориентирующаяся исключительно на интересы чернокожего населения, представляла собой промежуточный этап освободительной борьбы, и она вряд ли могла расцениваться как зрелая. Я видел свою роль в качестве уже умудренного политика в том, чтобы помочь этим молодым людям воспринять более широкие идеи Африканского национального конгресса. Я был уверен в том, что они в конечном итоге разочаруются в концепции «Движения черного самосознания», потому что их организация не предлагала никакой конкретной программы действий, никаких путей реализации протестных настроений.

Хотя мы рассматривали сторонников «Движения черного самосознания» как плодородную почву для АНК, мы не пытались с ходу вербовать этих людей в свои ряды. Мы понимали, что такие действия могут оттолкнуть от нас и их, и заключенных из числа других освободительных структур. Наша политика заключалась в том, чтобы проявлять к ним дружелюбие и интерес, приветствовать их достижения в освободительной борьбе, но при этом не прибегать ни к каким рычагам давления, чтобы обратить их в свою веру. Когда они подходили к нам и задавали вопросы по интересовавшим их темам: «Какова политика АНК в отношении бантустанов?», «Что говорится в Хартии свободы о национализации?» – мы отвечали им. Многие из них обращались к нам за помощью, чтобы прояснить для себя ряд проблем.

Я сам связался с некоторыми из этих молодых людей путем тайной переписки. Я смог поговорить с теми, кто был из Транскея, и расспросил их о своем старом доме. Некоторые из новых заключенных уже были хорошо известными личностями в освободительной борьбе. Я, к примеру, был наслышан о храбрости Патрика (Террора) Лекоты, лидера Южноафриканской студенческой организации, и смог списаться с ним на острове Роббен.

Он получил прозвище Террор в связи с мастерством, которое проявлял на футбольном поле. Наряду с этим Патрик Лекота был столь же грозен и в политических дебатах. Он не соглашался с некоторыми из своих коллег по поводу расовой исключительности и постепенно сближался по этому вопросу (а также ряду других) с политической платформой Африканского национального конгресса. Оказавшись в тюрьме на острове Роббен, Террор решил открыто присоединиться к нам, против чего мы пытались отговорить его – и не потому, что принципиально возражали против этого шага, а из опасения, что такое действие создаст напряженность в тюремной секции для обычных заключенных.

Однако Террор решил настоять на своем и публично перешел на сторону АНК. Вскоре после этого группа возмущенных активистов «Движения черного самосознания» напала на него, нанеся ранения садовыми вилами. После того как ему оказали медицинскую помощь, тюремные власти предъявили нападавшим обвинения и намеревались предать их суду, но мы посоветовали Террору во избежание дальнейшего обострения ситуации не обращаться с иском. Он согласился с нами и отказался давать