Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

сообщил ему, что наша организация намного старше Национальной партии, он был просто ошеломлен. Я отметил, что если он считает нас коммунистами, то ему следует перечитать Хартию свободы. Он в ответ лишь непонимающе посмотрел на меня: оказывается, он никогда не слышал о Хартии свободы. Мне показалось странным, что член кабинета министров может быть настолько несведущ в таких вопросах. Мне, пожалуй, не стоило так удивляться, достаточно было лишь вспомнить, что политики из Национальной партии, как правило, всегда громко осуждали то, чего они не понимали.

Я поднял вопрос о возможности нашего освобождения и напомнил ему о событиях 1914 года, когда африканеры, принявшие участие в антибританском вооруженном восстании, впоследствии были амнистированы, представлены в парламенте, могли проводить собрания и голосовать[90]. Несмотря на то что бурские генералы Христиан де Вет и Ян Кемп, возглавив вооруженные отряды повстанцев численностью в двенадцать тысяч человек, занимали целые города и явились причиной многочисленных жертв среди правительственных войск, они оба были освобождены вскоре после того, как их осудили за государственную измену. Я упомянул также историю с Роби Лейббрандтом[91], который во время Второй мировой войны создал подпольную организацию, чтобы противодействовать поддержке южноафриканским правительством своих союзников в борьбе с нацистской Германией. Он был приговорен к пожизненному заключению, однако вскоре помилован. Джимми Крюгер, казалось, так же мало знал об этих эпизодах в истории своего собственного народа, как и о Хартии свободы. С подобными людьми весьма трудно вести переговоры.

Министр юстиции, полиции и тюрем отмахнулся от моих слов, заявив: «Все это – уже давняя история». Вместо этого он сделал мне другое конкретное предложение. Несмотря на свою репутацию бесцеремонного человека, он выразил его в вежливой форме: если бы я признал законность правительства бантустана Транскей и изъявил бы готовность переехать туда, то власти в качестве ответной меры существенно сократили бы срок моего тюремного заключения.

Я внимательно выслушал его, затем ответил: во-первых, я категорически отвергал политику квазинезависимых бантустанов и не намерен был ничего предпринимать в ее поддержку, а во-вторых, я был из Йоханнесбурга и именно в Йоханнесбург планировал вернуться. Джимми Крюгер всячески пытался убедить меня, но безрезультатно. Через месяц он вернулся с тем же предложением, и я снова ему отказал. На это мог согласиться только перебежчик.

80

Хотя мы и старались внимательно следить за последними новостями, наши знания о текущих событиях всегда были фрагментарными. Чаще всего до нас вначале доходили лишь слухи о том, что происходило во внешнем мире, и лишь спустя какое-то время эти новости подтверждались газетными сообщениями либо информацией того или иного посетителя.

В июне 1976 года до нас начали доходить слухи о массовых беспорядках в стране. Эти слухи были весьма причудливыми, порой просто невероятными: якобы молодежь Суэто, пригорода Йоханнесбурга, смогла одержать верх над военными, при этом солдаты в панике побросали оружие и убежали. Только когда в августе на остров Роббен начали прибывать первые заключенные из числа молодежи, принимавшей участие в событиях 16 июня, мы узнали, что же произошло на самом деле.

16 июня 1976 года пятнадцать тысяч чернокожих учащихся собрались в Суэто на мирную демонстрацию в знак протеста против постановления правительства о введении языка африкаанс в качестве обязательного языка обучения в половине всех классов в средних школах. Учащиеся не хотели учиться, а учителя не желали преподавать на языке угнетателей. Ходатайства родителей и учителей власти оставили без внимания. Отряд полиции, столкнувшись с толпой решительно настроенных школьников, без предупреждения открыл огонь, в результате чего погиб тридцатилетний Гектор Питерсон и многие другие. Учащиеся принялись драться палками и камнями, начался массовый хаос, сотни детей были ранены, а двое белых мужчин забиты камнями до смерти.

События этого дня так или иначе отразились на повседневной жизни каждого города и поселения Южной Африки. Беспорядки и акты насилия прокатились по всей стране. Массовые похороны жертв столкновений с властями стали национальными акциями единства. Молодежь Южной Африки воспламенилась духом протеста и бунта. Учащиеся бойкотировали занятия в школах по всей стране. Руководство Африканского национального конгресса активно поддержало их протест и выступило с заявлением, осуждающим расправы над школьниками. Закон о расширении университетского образования обернулся бумерангом против своих авторов, потому что эти озлобленные и дерзкие молодые люди, вышедшие на улицы, являлись результатом его принятия.

К сентябрю 1976 года секция с карцерами тюрьмы на острове Роббен была заполнена молодыми людьми, арестованными в результате этих массовых беспорядков. Из разговоров шепотом мы смогли узнать из первых рук, что произошло. Мои товарищи и я были чрезвычайно воодушевлены. Дух массового протеста, который, казалось, в 1960-е годы дремал, теперь, в 1970-е годы, вспыхнул с новой силой. Многие из этих молодых людей покинули страну, чтобы пройти военную подготовку в лагерях нашей организации в Танзании, Анголе и Мозамбике, а затем тайно вернулись домой. Их были тысячи. В тюрьме политического заключенного больше всего обнадеживает осознание того, что его коллеги на воле поддерживают то дело, ради которого он находится в тюремных стенах.

Эти молодые люди были заключенными совсем другой породы, чем мы сами и те, кого мы когда-либо видели раньше в тюремном заключении. Они отличались храбростью и агрессивностью. Они не подчинялись приказам тюремных властей и кричали: «Amandla!» («Власть!») – при каждой возможности. Их первым побуждением было сопротивляться, а не сотрудничать. Тюремная администрация не знала, как с ними обращаться. Во время судебного процесса в Ривонии я как-то заметил полицейскому из службы безопасности, что, если правительство не изменит своей политики, на наше место когда-нибудь придут борцы за свободу, которые заставят власти с грустью вспоминать о нас. И вот этот день для острова Роббен настал.

В этих молодых людях мы увидели гневный революционный дух нового времени. Я получил некоторое предупреждение об этом новом поколении от Винни, когда она во время визита ко мне несколько месяцев назад сумела в завуалированной форме рассказать, что появилась масса недовольной молодежи, воинственной по своему настрою и придерживающейся панафриканских взглядов. Она предупредила меня, что это поколение способно изменить сам характер освободительной борьбы и мне следует знать об этом.

Новые заключенные были удивлены варварскими, по их оценке, условиями содержания нас на острове Роббен и заявили, что не могут понять, как мы могли жить в такой обстановке. На наш ответ: «Видели бы вы условия на острове в 1964 году!» – они отреагировали весьма скептически. Новое поколение относилось к нам так же предвзято, как и к тюремным властям. Оно предпочло игнорировать наши призывы к дисциплине и сочло все наши рекомендации неубедительными.

Было очевидно, что молодые заключенные рассматривали нас, участников судебного процесса