Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

под водосточной трубой, судя по всему, должна была остаться в безопасности, но две другие части рабочая бригада могла обнаружить. Когда раздались звуки чанов с кашей нам на завтрак, которые выкатывали во двор, надзиратели, руководившие рабочей бригадой, велели ей покинуть двор, чтобы воспретить ее контакты с политическими заключенными.

Мы с Уолтером и Ахмедом со своими мисками каши в руках пошли в южную часть двора, как будто хотели поговорить наедине друг с другом. Начало траншеи уже находилось в опасной близости от того места, где мы закопали две меньшие по размеру банки. К нам вскоре присоединился Эдди Дэниэлс, который сразу же понял, какая у нас возникла проблема.

Нам оставалось только одно, и мы вчетвером как можно незаметнее начали копать в том месте, где должны были находиться две небольшие банки с фрагментами моей рукописи. Нам удалось довольно быстро откопать их, и мы снова засыпали это место землей. Чтобы достать обратно часть рукописи, похороненной под водосточной трубой, потребовалось бы гораздо больше времени, однако мы были уверены в том, что ее не найдут, потому что для этого потребовалось бы передвигать трубу, а это, как мы полагали, вряд ли предусматривалось в ходе работ по строительству стены.

Возвращаясь в свои камеры, мы вновь прятали части рукописи под рубашками. Эдди Дэниэлс в тот день не должен был работать на карьере, и мы передали ему банки, проинструктировав его уничтожить их содержимое как можно быстрее. Эдди согласился на это, хотя он сильно рисковал. Я выдохнул с облегчением, понимая, что мы, таким образом, избавились от двух фрагментов рукописи, и старался, пока работал в тот день, не думать об ее оставшейся части.

Когда мы после обеда вернулись из карьера, я вместо того, чтобы умыться, как обычно делал, прошел в дальнюю часть тюремного двора. Я старался выглядеть как можно более непринужденно, но то, что я увидел, встревожило меня. Заключенные вырыли траншею параллельно секции карцеров и фактически полностью удалили водосточную трубу. Таким образом, они не могли не обнаружить последний фрагмент моей рукописи.

Должно быть, я вздрогнул либо еще как-то явно отреагировал на увиденное. Как оказалось, за мной наблюдали несколько надзирателей, которые позже подтвердили, что по моей реакции поняли, что я знал, что там находилась рукопись. Я вернулся в тюремный коридор, чтобы умыться, и сказал Уолтеру Сисулу и Ахмеду Катраде, что подозреваю обнаружение рукописи. Эдди, между тем, успешно избавился от двух других компрометировавших нас банок.

Рано утром следующего дня меня вызвали в тюремную канцелярию в кабинет к представителю тюремной администрации. Рядом с ним стоял высокопоставленный тюремный чиновник, только что прибывший из Претории. Без всякого вступления представитель тюремной администрации объявил: «Мандела, мы нашли твою рукопись».

Я не ответил. Тогда тюремщик потянулся к своему столу и достал оттуда пачку бумаг:

– Ведь это твой почерк, не так ли?

Я вновь промолчал.

– Мандела! – сказал представитель тюремной администрации с явным раздражением. – Мы знаем, что это твоих рук дело.

– Вы должны представить какие-то доказательства этого, – ответил я.

Они лишь посмеялись над этим и заявили, что им даже известно следующее: пометки на полях сделаны Уолтером Сисулу и Ахмедом Катрадой. Я повторил, что, если они собираются применять к нам какие-либо санкции, им следует представить соответствующие доказательства.

– Нам не нужны никакие доказательства, – заявил представитель администрации, – по той простой причине, что они у нас уже есть.

Хотя в тот день не определили никакого наказания, некоторое время спустя Уолтера, Ахмеда и меня вызвали к генералу Рю, заместителю специального уполномоченного по исправительным учреждениям, который заявил нам, что мы злоупотребили нашими правами на образование, чтобы незаконно написать обнаруженную рукопись. За это правонарушение наши права на образование были приостановлены на неопределенный срок. Как оказалось в дальнейшем, мы потеряли право на образование на четыре года.

После того как Мак Махарадж в декабре этого года был освобожден, он отправил мою рукопись в Англию. Следующие шесть месяцев он провел под домашним арестом в Южной Африке, прежде чем незаконно вырваться из страны и отправиться сначала в Лусаку, чтобы повидаться там с Оливером Тамбо, а потом в Лондон. Он пробыл там шесть месяцев, в течение которых вместе со стенографисткой восстановил мою рукопись и сделал машинописный текст. Затем он вернулся в Лусаку и вручил Оливеру Тамбо копию моей рукописи.

После этого след этой истории исчезает. Я не получал никаких новостей из Лусаки о своей рукописи и до сих пор не знаю, как Оливер Тамбо поступил с ней. Хотя она и не была опубликована в то время, пока я находился в тюрьме, она составляет основу моих нынешних мемуаров.

79

В 1976 году у меня был весьма необычный визит: меня посетил Джимми Крюгер, министр юстиции, полиции и тюрем ЮАР, видный член правительства Балтазара Форстера. Джимми Крюгер, посетивший меня, не только оказывал существенное влияние на деятельность тюремной системы страны, но и имел решающий голос в вопросах, касавшихся политики правительства по подавлению борьбы за освобождение.

У меня были определенные подозрения относительно того, для чего был организован этот визит. Правительство в то время прилагало огромные усилия для того, чтобы добиться успеха в своей политике «раздельного развития» и квазинезависимых бантустанов (резерватов для коренного африканского населения). Образцом такого «раздельного развития» являлся Транскей, возглавляемый моим племянником и бывшим меценатом К. Д. Матанзимой, который смог успешно подавить почти всю свою оппозицию. Я сразу вспомнил, как недавно представитель тюремной администрации вроде как в шутку сказал мне: «Мандела, тебе следует поехать в Транскей и хорошенько отдохнуть там».

Как оказалось, именно такие цели и преследовал Джимми Крюгер. Он оказался плотным, грубоватым мужчиной, далеко не таким утонченным, как я этого ожидал от члена кабинета министров. Я расценивал нашу встречу как еще одну возможность изложить наши претензии к тюремной администрации, и поначалу он, как казалось, внимательно слушал меня. Я начал с того, что напомнил ему о письме, которое мы послали ему в 1969 году и которое осталось без ответа. Он в ответ просто пожал плечами. Затем я подробно описал плохие условия нашего содержания на острове Роббен, еще раз повторив, что мы являемся политическими заключенными, а не уголовными преступниками, и ожидаем, что с нами будут обращаться соответствующим образом. Однако Джимми Крюгер лишь посмеялся над этим, сказав: «Все вы – всего лишь жестокие коммунисты!»

После этого я стал рассказывать ему об истории нашей организации и о том, почему мы были вынуждены прибегнуть к насилию. Было ясно, что он почти ничего не знал об Африканском национальном конгрессе, а та информация, которой он располагал, была почерпнута им из пропагандистских лозунгов и публикаций правой прессы. Когда я