Творения. Том первый. ТВОРЕНИЯ АПОЛОГЕТИЧЕСКИЕ. ДОГМАТИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ. ИСТОРИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ - Емец

показаны письма твоего благочестия. Правда, что и одно слово царское имеет одинаковую силу с написанным, особенно когда передающий это слово говорит смело и на письме сообщает повеление. Но поскольку не сказали ясно, что есть повеление, и не сообщили сего письменно, как требовали [от них], но как будто от себя все это делали, то, признаюсь и смело говорю это, возымел я подозрение, потому что с ними было много ариан, – с арианами они ели, с ними советовались, ничего не делали открыто, старались же строить мне козни и злоухищрения, ничего не делали как бы по царскому приказанию, обличили же сами себя, что действуют по настоянию врагов. Это и вынудило меня настойчивее требовать у них писем, <Р. 142> потому что как предпринимаемое и замышляемое ими было подозрительно, так неприлично было и мне, придя с такими ясными твоими письмами, удалиться из Церкви без писем.

Итак, поскольку Сириан дал обещание, все собирались в церквах с радостью, ни о чем не тревожась. Но через двадцать три дня [1207] после данного обещания входит он в церковь с воинами, а мы по обыкновению совершали молитву, что видели вошедшие, потому что было всенощное бдение будущего торжества. И это случилось в ту ночь, в которую наперед хотели и обещались исполнить это ариане, ибо военачальник вошел, имея их с собой, – они были зачинщиками и советниками такого нашествия. И в этом нет ничего невероятного, боголюбивейший Август, потому что это не тайна, но разглашается повсюду. Итак, видя это нашествие, сперва убедил я народ удалиться, а потом уже удалился и сам, покрываемый и руководимый Богом, что видели бывшие тогда со мною.[1208] И с этого времени оставался я у себя в доме, имея дерзновение и оправдание [Col. 628] прежде всего перед Богом, а потом и перед твоим благочестием, что, не оставив народ, бежал, но свидетелем гонения имею нашествие военачальника, чему и дивились все особенно, ибо надлежало ему или не обещать, или, обещав, не солгать. <Р. 144>

26. Для чего же такие замыслы или к чему злоухищренно строить козни, когда можно было велеть и написать? Царское приказание дает большую свободу, а желание действовать скрытно делало ясным подозрение, что не имеют они царского приказания. Чего же неуместного я требовал, правдолюбивый царь? Кто не скажет, что такое требование епископа основательно? Читав Писания, знаешь, как предосудительно епископу оставить Церковь и вознерадеть о пастве Божией. Ибо отсутствие пастырей дает случай нашествию волков на стадо (ср. Ин. 10:12). Этого-то и домогались ариане и все прочие еретики, чтобы по удалении моем найти возможность обольстить народ и вовлечь в нечестие. Посему если бы предался я бегству, то какое оправдание имел бы перед истинными епископами, а еще более перед Вверившим мне стадо сие? А Вверивший мне его есть Тот, Кто судит всю землю, истинный Всецарь и Господь наш Иисус Христос, Сын Божий. Не всякий ли бы имел основание винить меня в нерадении о народе? Не укорило ли бы меня и твое благочестие справедливо, говоря: «Вступив по письму, для чего удаляешься без письма и оставил народ?» Сам народ не по всей ли справедливости в день Суда на меня возложил бы нерадение о нем, говоря: «Епископствовавший у нас бежал, и мы оставлены были без попечения; некому было напомнить нам»? Если бы это сказали они, что стал бы я отвечать? <Р. 146> Ибо такую укоризну заслужили от Иезекииля ветхозаветные пастыри (см. Иез. 34:3-10). Зная это, и блаженный апостол Павел каждому из нас повелел через ученика своего, сказав: Не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству с возложением рук священства (1 Тим. 4:14). Страшась этого, и я не хотел бежать, но ждал повеления, есть ли на то воля твоего благочестия. Но не получил я, чего основательно требовал, да и теперь обвинен перед тобой напрасно, потому что не противился я повелению твоего благочестия и теперь не покушаюсь идти в Александрию, пока не угодно то будет твоему человеколюбию; и об этом доношу предварительно, чтобы клеветники и в этом не нашли опять предлога оговорить меня. [Col. 627]

27. Ввиду этого я не считал себя виновным, но, имея у себя оправдание, поспешил к твоему благочестию, зная твое человеколюбие и держа в памяти неложные твои обещания и твердо надеясь, что, по написанному в Божественных притчах, приятны царю помыслы праведны (Притч. 16:13). Когда уже отправился я в путь и оставил пустыню, разнесся какой-то внезапный слух, который сначала казался мне невероятным, но впоследствии оказался верным. Везде говорили, что Либерий, епископ Римский,[1209] великий Осия Испанский,[1210] Павлин Галльский,[1211] <Р. 148> Дионисий [1212] и Евсевий Италийские,[1213] Люцифер Сардинский [1214] и другие некоторые епископы и пресвитеры и диаконы осуждены на изгнание за то, что не согласились подписаться против меня.[1215] И эти осуждены на изгнание, а Викентий Капуанский,[1216] Фортунатиан Аквилейский,[1217] Иеремия Фессалоникийский и все западные епископы будут терпеть не малое какое-либо принуждение, но весьма великую нужду и страшные оскорбления, пока не дадут обещания не иметь со мной общения. Потом, когда дивился я этому и недоумевал, то достиг до меня еще другой слух о епископах египетских и ливийских, а именно, что около девяноста епископов изгнаны, церкви же переданы исповедующим учение Ария и что шестнадцать епископов посланы в изгнание,[1218] а прочие частью обратились в бегство, а частью вынуждены лицемерить. Ибо, как рассказывали, такое произошло там гонение, что, когда в Александрии на Пасху и в воскресные дни братия молились в пустом месте, близ кладбища, военачальник [1219] со множеством вооруженных воинов (более трех тысяч), в руках которых были обнаженные мечи и стрелы, напал на христиан, и с женщинами и детьми, ничего более не делавшими, как только молившимися Богу, поступили так, как можно только поступить при таком нападении. Но, может быть, теперь и не нужно описывать это, потому что и одно воспоминание о сем вызовет слезы у всякого. Ибо такова была жестокость, что дев обнажали <Р. 150>, а тела умерших от ран не предавали тотчас погребению, но отдавали псам, пока родственники тайно, с великой для себя опасностью, не похищали тела их близких, и большого стоило труда, чтобы никто не узнал об этом.[1220]

28. А то, что еще было, может быть сочтено невероятным и всех изумит необычайной своей гнусностью. Впрочем,