Погода нелётная - Юля Тихая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Макс — свалился, ну надо же. Громкий, бодрый, дёрганый. Ему всегда чего-то надо, каждый раз ему подавай что-нибудь новое. Он не хотел понимать, что тень Маргареты всегда отправляет вечернюю сводку в одно и то же время, даже если правила дозволяют целый двухчасовой интервал; он не хотел знать, что ни одна из возможных Маргарет не проводит вечера в лесу, отбиваясь от алчущих крови комаров.
И когда Макс узнал, что по вторникам и четвергам не летают почтовые, и сводка вечерняя никому от того не нужна, ему нельзя было объяснить, почему Маргарета всё равно её подаёт. Что значит — ты привыкла? Как привыкла, так и отвыкнешь, право слово! Ты же обещала мне баню! Ах, бани только по воскресеньям? Ну, ничего, придумаешь что-нибудь другое.
Если бы не расписание почтовых и ярмарки по субботам, Маргарета наверняка давно перестала бы понимать, какой нынче день недели. И уж конечно она давно не умела ничего «придумывать», а максово мельтешение вызывало в ней вялое раздражение и тошноту. Но Макс умел как-то так сделать, что всё выходило по его.
Вот и теперь не стоило и надеяться: он всё равно заманит её в озеро, как ни отбивайся.
— Только не говори, что ты не умеешь плавать.
— Я умею плавать, — вяло отмахнулась Маргарета.
— Ну так пошли.
— Надо говорить — «пойдём».
— Ну, говори, если надо, — охотно разрешил Макс.
И похлопал её по плечу.
Местные называли озеро «прудом», за совершенную круглую форму. Ходили байки, что когда-то было это вовсе не озеро, а карьер, затопленный после прорыва дамбы, но Маргарета сильно в этом сомневалась: разрабатывать в этих местах было нечего. Да и само озеро было пусть широкое, но довольно мелкое, с каменистым дном. Между мшистых склизких валунов сновали рыбы.
Назывался «пруд» — Драконово копытце. Под этим совершенно бессмысленным (ведь всякий ребёнок знает, что у драконов нет никаких копыт) именем оно значилось и на картах края, а у пологого берега лет десять тому даже насыпали песчаный пляж, в который воткнули лёгкие домики детского лагеря. Ещё в озеро закинули свои длинные лапы пара причалов, здесь и там из лодок торчали рыбаки, а детей из посёлка с малолетства пускали плавать одних.
Можно было вывести Макса туда, к людям. Может быть, тогда он отвлёкся бы, вспомнил, что заскучал, и убрался наконец из леска при метеостанции. Но Маргарета предпочитала держаться подальше от толпы, даже если толпа эта детская, и самые заметные её члены смотрят огромными испуганными глазами на «злую драконью тётю».
Словом, когда Макс возжелал приключений, Маргарета привела его к обрывистому высокому берегу, с неудобным спуском к воде. И махнула милостиво — ты, мол, ни в чём себе не отказывай.
А сама разулась, стянула куртку, расстелила полотенце и легла, подставив лицо солнцу.
— Пойдём, — соблазнял Макс, перебирая её пальцы. — Ты что, и правда не хочешь плавать?
Маргарета тускло улыбнулась и отвернулась, уплывая в серую марь. Макс ещё потоптался немного рядом. Потом щёлкнули застёжки, зашелестела ткань, шлёпнуло, а затем чуть иначе плеснула внизу вода: это упрямый «тяжелораненый», похоже, всё-таки ушёл плавать один.
Июнь выдался привычно поганый, вредный. Солнце припекало, земля была тёплая, и одуванчики уже разлетелись белыми стрелами, куда только хватило наглости. Но ветер был порывистый и зябкий, чем выше — тем резче и холоднее; лёгкие на вид облака сворачивались морозными воронками. Много где наверняка перекладывали драконьи маршруты, но станция Маргареты была совсем на отшибе, и даже резервные коридоры над ней не проходили.
Трава шептала. Где-то у девушки над ухом, сверху и чуть справа, жужжал тяжеловесный шмель. Из-под закрытых век весь мир казался залитым багряно-жёлтым маревом, и в этом мареве бродили неприкаянно тени Маргарет.
Одна из них, самая плотная, сидела на станции за книгой, поглядывая изредка на часы. Ей всё равно было на дни недели: она знала, что допьёт чай и отправится седлать виверна, а потом отстучит на базу никому не нужные цифры.
Но были и другие. Вот блёклая, стыдная Маргарета устроилась на пороге станции и щёлкает логарифмической линейкой, бездумно вытирая с лица слёзы, которые забыли пролиться. Вот выпачканная в земле девица ковыряется в чахлом огороде, а потом долго ходит вокруг него, глядя в небо. Ещё одна сидит на берегу, оперевшись подбородком на колено, и смотрит, как плещется в воде Макс, и совершенно не думает о том, что…
Маргарета нахмурилась и почти успела понадеяться, что Макс всё-таки решит доплыть до противоположного берега и не появится рядом ещё долго, как что-то заслонило солнце.
Она распахнула глаза, заморгала, но не успела ни возразить, ни возмутиться, ни даже как следует врезать: Макс, мокрый и холодный, весь излучающий довольство, бесцеремонно закинул её на плечо.
— Водичка — парное молоко, — сообщила эта скотина.
Маргарета ударила его кулаком. Дёрнулась, пытаясь заехать коленом хоть куда-нибудь, а ступнёй — желательно в нос, в итоге чуть не рухнула на землю, но ничего не добилась. Макс уверенно пёр её к воде, крепко удерживая за ноги и позволяя молотить руками по спине. Даже на склоне не поскользнулся.
— Фу, какие ты слова знаешь, — цокнул языком Макс.
Он уже был по колено в воде. Поверхность пошла рябью, и взъерошенная Маргарета отражалась в ней рвано и криво. Брызги летели в лицо. Мир несколько раз перевернулся, Маргарета взвизгнула — а потом Макс кинул-таки её в озеро.
Вода оказалась хороша: не холодно, но и не перегретая жижа, в которой пловец кажется сам себе разваренной фасолиной в бульоне. И всё равно в первый момент весь воздух вышибло, а тело заполошно взбило руками воду.
Только как следует отплевавшись и вытащив волосы из носа, Маргарета сообразила: здесь вполне можно стоять, воды — всего-то по грудь. Валуны под ногами гладенькие, солнце печёт голову и даже мерзкая озёрная трава не оплетает ноги. Вспугнутая живность расплывалась, матерясь по-рыбьи, а Макс стоял чуть ближе к берегу, блестя загорелой кожей, и выглядел отвратительно счастливым.
— Я тебя утоплю, — мрачно сообщила Маргарета.
Она заправила пряди за уши, соскребла прилипшие волоски со лба. Демонстративно отжала воротник рубашки. В красках представила,
