Плещут холодные волны - Анатолий Шмелев

"...Как не хочется умирать, — еле слышно прошептал, — но я выполнил свой долг перед Родиной, перед народом, перед тобой. Пройдут годы... У тебя родится сын. Очень прошу тебя, Лида, расскажи ему хоть немного о том, как я хотел быть его отцом..."

Виктор надолго замолчал, борясь с болью сердца и ран. Он заметно побледнел. На мгновение глаза его засветились, и Виктор произнес:

— Маша, покажите мне фото.

Женщина поднесла к его глазам фотографию девушки.

Долгим взглядом смотрел он на свою возлюбленную с нежностью сквозь муки и скорее простонал, чем сказал:

"..Прощай, Лида. В последний раз мысленно целую тебя на всю жизнь. Твой..."

Вдруг страшный взрыв встряхнул избу. Со звоном вылетели оконные стекла, с потолка посыпалась глина. Маша без чувств рухнула на пол.

Очнулась Маша в комнате своего дома на кровати с перебинтованной головой. Там, где лежал Виктор, никого не было. Сколько прошло времени с момента того взрыва, Маша не помнила. Не знала она кто был здесь и оказал ей помощь. Девушка лежала и тщетно напрягала память.

— Где же Виктор? — подумала Маша, прежде чем сознание покинуло ее...

Около кровати на полу лежал лист бумаги, исписанный наполовину. Это было письмо Виктора к Лиде.

Только через несколько дней она смогла самостоятельно передвигаться и тогда передала письмо лейтенанту Ветрову с просьбой обязательно отослать адресату.

— Ведь это последнее письмо Виктора своей любимой, — сказала Маша и горько заплакала. Офицер взял письмо, спросил, где похоронен Виктор, но она этого не знала.

К полевому госпиталю подходили машины с ранеными. Многие из них были в тяжелом состоянии. Палатка сортировочного отделения была переполнена. Носилки с ранеными устанавливали на козлы по обеим сторонам ее. Старший лейтенант медицинской службы бегло осматривал раненых и направлял кого на перевязку, а кого сразу на операционный стол.

— А этого почему привезли? — вдруг спросил дежурный врач. — Это же труп?..

Медицинская сестра, сопровождавшая раненых, с мольбой посмотрела на старшего лейтенанта:

— Спасите его, он еще дышит, спасите, он такой молодой...

Врач, едва, нащупав пульс, крикнул:

— На стол, срочно!

...Операция длилась долго. И все это время раненый не приходил в сознание и почти не проявлял признаков жизни. У него был поврежден позвоночник, раздроблен таз, на лице был большой резаный кровавый рубец. Наконец операция окончилась и больного унесли в палату.

...Сознание к Виктору вернулось только через несколько суток. Открыв глаза, он долго не мог понять, где находится и что с ним произошло. Пошевелить пальцами рук и ног Виктор не мог Попытка повернуть голову тоже оказалась безуспешной.

— Видно, отвоевался, — подумал он. — Что же теперь будет со мной, кому я такой беспомощный и страшный нужен?..

...Вскоре началась эвакуация раненых. Транспорта не хватало, и начальник административно-хозяйственной части ловил на перекрестках машины, идущие в тыл, уговаривал взять с собой раненых. Было это непросто, но... все-таки всех раненых эвакуировали.

Через несколько дней санитарный поезд прибыл в Камышин — небольшой городок на берегу Волги. Там, в помещениях школ, клубов и кинотеатров, размещались госпитали. В одном из них оказался и Виктор Казинцев.

После операции прошел месяц, а заметных улучшений здоровья не было. Врачи объясняли это сильной травмой позвоночника, потерей крови и утратой жизненных сил. Скорого выздоровления не обещали.

Через две недели санитарный поезд увез Виктора еще дальше от фронта, за Урал. Там, в Челябинске, ему суждено было остаться надолго — лечение было трудным, все надежды были только на силы и возможности молодого организма.

Хмурым ноябрьским днем в квартиру Казинцевых постучал почтальон и передал письмо. Вся семья с нетерпением ожидала вестей от Виктора, но писем не было. И вот, наконец... Мать схватила письмо. Незнакомый почерк на конверте сразу заставил ее сердце вздрогнуть. Она нервно разорвала конверт, пробежала глазами по первым строчкам и... медленно осела на табуретку.

— Витя, мой Витя!.. — тихо простонала она, закрыла глаза передником и безудержно зарыдала. Валя и Тося бросились к ней. Отец взял письмо из рук матери:

"...Ваш сын, Виктор Павлович Казинцев, пал смертью храбрых..." — прочитал он, и влажная поволока затуманила его глаза...

Горькое письмо получила и Лида. Лейтенант Ветров выполнил просьбу Маши. И теперь неутешное горе ворвалось и в Лидин дом. Лида не находила себе места. Каждое слово письма обжигало ей сердце. А работать было нужно, жизнь продолжалась. Усилиями воли она ходила в школу, выполняла свой долг.

Так и шли за днями дни в тоске и жестоких страданиях.

Почти два года на госпитальной койке Виктор Казинцев размышлял о жизни. Какой она может быть у инвалида, который и подняться-то не мог?! Только в последние полгода стали проявляться обнадеживающие признаки улучшения здоровья и сверкнул лучик надежды. Но про себя он уже давно решил, что не будет обузой для Лиды, слишком велика была его любовь к девушке, чтобы лишить ее счастья. Себе дал слово: никому не писать до тех пор, пока не поправится, а если не сможет встать на ноги совсем, то и вообще ничего не сообщать родственникам и Лиде. "Проживу в доме инвалидов как-нибудь", — решил он.

Дни тянулись нудно, монотонно, хотя Виктор много читал. Почти все соседи по госпиталю давно выписались, уехали к родным, а он лежал и лежал. Врачи и медсестры его жалели, старательно лечили, пытались отвлекать от грустных мучительных раздумий, но... все это не меняло его положения, не улучшало состояния. Немало усилий стоило Виктору казаться спокойным. Свое положение переживал болезненно. Много раз хотел написать письмо родным, но тогда о нем могла узнать Лида и... он испортит ей жизнь. Допустить этого Виктор не мог. Поэтому он все больше замыкался в себе, мучился, тосковал, страдал.

Несколько раз лечащий врач Петр Васильевич предлагал Виктору сообщить о нем родственникам, но каждый раз тот решительно отвергал эти предложения и умолял сохранять в тайне все, что касается его, чтобы через кого-нибудь, не дай Бог, о его состоянии не узнали родные или Лида. Сам он в палате ни с кем не делился своими мыслями и не жаловался на свою такую жестокую участь…

Прошел год с того рокового дня, когда Лида получила последнее письмо Виктора.

Однажды вечером раздался стук в дверь ее дома и вошел высокий, стройный офицер в летной форме. Не без труда Лида узнала в нем Сашу Гришина, своего одноклассника.

— Проходи, Саша, — гостеприимно захлопотала Лида.

Саша разделся, прошел в комнату. Хозяйка накрыла на стол,