Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

Вопрос и ответ

Перевод С. Маршака

Расскажите-ка мне, что вы видите, дети?— Дурака, что попался религии в сети.

Богатство

Перевод С. Маршака

Веселых умов золотые крупинки,Рубины и жемчуг сердецБездельник не сбудет с прилавка на рынке,Не спрячет в подвалы скупец.

Разговор духовного отца с прихожанином

Перевод С. Маршака

— Мой сын, смирению учитесь у овец!..— Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!

«Леность и обман блаженный…»

Перевод В. Потаповой

Леность и обман блаженный —Красоты наряд бесценный.

Искательнице успеха

Перевод С. Маршака

Вся ее жизнь эпиграммой была,Тонкой, тугой, блестящей,Сплетенной для ловли сердец без числаПосредством петли скользящей.

ИЗ «МАНУСКРИПТА РОССЕТТИ» (1800–1803)

Призрак и эманация

Перевод В. Потаповой

[47]

Мой Призрак день и ночь теперьСледит за мной, как хищный зверь,А Эманация[48] — мой грехОплакивает горше всех.

В бездонной глубине, в бескрайней,Дивимся втайне, плачем втайне.Под вихрем, воющим в алчбе,Крадется Призрак мой к тебе[49] —

Узнать, обнюхивая снег,Куда направишь ты свой бег.Сквозь частый дождь и зимний град,Когда воротишься назад?

В гордыне, ты затмила бурейБлеск утренней моей лазури.Ночь, — с ревностью и неприязнью, —Слезами кормишь и боязнью.

Семь раз любовь мою сразилТвой нож, семь мраморных могилЯ воздвигал, с холодным страхом,И хмуро слезы лил над прахом.

И семь еще осталось милых:Они рыдают на могилах.И семь любимых, не тревожаМой сон, жгут факелы у ложа.

Мне семь возлюбленных, в постели,На скорбный лоб венок наделиИз виноградных лоз и, в жалости,Прощают все грехи — до малости!

Когда, сменив на милость гнев,Вернешься — оживить семь дев?Ответь, когда вернешься тыДля всепрощенья и доброты?

«Не вернусь, — не жди и ведай:Я горю одной победой!Живой, — мне быть твоею милой,А мертвой, — быть твоей могилой!

Сквозь небо, землю, рай и адПомчусь вдогон — мне нет преград!Дни и ночи напролетДлиться будет мой полет».

Мой долг — избавиться от властиГееннской рощи, женской страсти,Затем, чтоб Вечности порогДостойно преступить я мог.

Не дам тебе насмешки множить!Тебя я должен уничтожитьИ, сотворив другую стать,Слугу судьбы моей создать.

Покончим оба, по условью,С гееннской рощей и с любовьюИ у́зрим, вне ее игры,Блаженной Вечности миры.

Нам жить — в прощенье обоюдном.Не так ли в поученье чудномСпасителем изречено?Се хлеб, — сказал он, — се вино.[50]

О девственности девы Марии и Джоанны Саускотт

Перевод В. Потаповой

[51]

Содеяли с нею добро или зло?Не знает сама; безмятежно чело.И некому это поставить в укор:Ничья тут заслуга, ничей тут позор.

«Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!..»

Перевод В. Топорова

Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!Бушуй, бумажная гроза!Вернется по́ ветру песок,Что нам швыряете в глаза.

Песчинка каждая — алмаз,Когда в ней блещет луч небес…Насмешники! для ваших глазНесть в нашей Библии чудес!

Придумал атом Демокрит,Ньютон разъял на части свет…[52]Песчаный смерч Науки спит,Когда мы слушаем Завет.

Утро

Перевод С. Маршака

Ища тропинки на Закат,Пространством тесным Гневных Врат[53]Я бодро прохожу.И жалость кроткая меняВедет, в раскаянье стеня.Я проблеск дня слежу.

Мечей и копий гаснет бойРассветной раннею порой,Залит слезами, как росой.И солнце, в радостных слезах,Преодолев свой тяжкий страх,Сияет ярко в небесах.

ИЗ ПИСЬМА К БАТТСУ

Грозный Лос

Перевод В. Потаповой

[54]

(Сочинено по пути из Фелфама в Лавант[55])

С холмами, что мирной дышали красой,И с облаком, пахнущим свежей росой,С крылами, застлавшими синь без предела,И солнцем, что в небе всходило и пело,С лесами, лугами, с травой непримятой,Где водятся эльфы, шалят бесенята,Со строками Хейли[56] — (их отзвук возник,И сердца толчки ощутил мой язык), —И с ангелами, что расселись по кущамБоярышника, и — самим Всемогущим,И с ангельскою среброкрылою ратью,И демонов златосиянною статью,Я мир увидал, где под небом покатымОтец мой парил[57] вместе с Робертом, братом.Там был и брат мой злотворный, Джон.Из черной тучи звучал его стон.(Они, мертвецы, пересе́кли мне путь,Не глядя на гнев, распиравший мне грудь.Молили они, утопая в слезах,С надеждой в глазах и со страхом в глазах.)Нахлынули скорбные ангелы с тыла —Спровадить их, но не тут-то было.«Останься!» — услышал я сумрачный вздох,И путь заступает мне Чертополох.Но что для другого — безделица, малость, —Во мне пробуждает восторг или жалость,Поскольку мне зренье двойное дано,И везде, и повсюду со мною оно.Видит внутренний глаз мой — седым старикомТо, что внешний считает простым сорняком.«Назад повернешь — и наплачешься тутВот эти кусты — Энитха́рмон[58] приют:А там — Теото́рмоном[59] будешь врасплохЗастигнут», — стращал меня Чертополох.«Лос[60] Грозный в этом клялся стократно,В надежде, что ты повернешь обратно.Со старостью, бедностью, страхом — в итоге,Жену твою ждут погребальные дроги.Что́ Фюзели[61] дал (утес да пещеру —И только!) — даст Баттс[62] по его примеру».Ногой ударил я Чертополох,И сшиб его с корня, чтоб куст засох.«Долг — с долгом воюет, куда ни глянь.Иль радости наши — навоз и дрянь?Да разве мой Баттс дорогой — в небреженье,Коль скоро я Хейли воздал уваженье[63]?И должен ли Флексман посматривать волком,А друзья — сомневаться во мне тихомолком?Жене ль моей жить у золовки в плену,Иль сестре — согнать со свету жену?Ужасен Лос и его заклятье!Я чувствую трепет и сердца сжатье».Изрёк — и ударил я, в гневе, в тревоге,Того, кто лежал поперек дороги.Из пламени солнца, что ввысь поднялось,Могущества полон, явился мне Лос.Он внешнему глазу — солнцем утреннимКазался, но Лоса увидел я — внутренним.«Работают руки мои день-деньской,Но обходят меня и досуг и покой.Жене моей льгот никаких не видать!Разве только с небес упадет благодать.Мало хлеба и пива у нас на столе.Не взошло наше счастье на этой земле.Питаешь не ты нашей жизни ре́ки!Лучи твои нас не согреют вовеки.Ни времени мне, ни пространства отмеритьНе можешь — спешу тебя в этом заверить.Мой ум — не твоим сияньем украшен!Мне облик пугающий твой не страшен».Когда разразился я вызовом гневным,Дрожь овладела светилом полдневным,А луна, в отдалении тлевшая, сразу,Как снег побелев, получила проказу.На душу людскую накинулись вдругИ горе, и голод, и скорбь, и недуг.На пути моем Лос пламенеет яро,И солнце вовсю накалилось от жара,Что стрелы мыслей и разума лук, —Оружье мое! — излучают вокруг.Тетива — огниста, колчан мой злат!Впереди выступают отец мой и брат.Теперь мне четырехкратное зреньеДоступно в моем наивысшем паренье,Тройное — Беу́лы[64] сладостной ночью,Двойное (я в том убедился воочью) —Всегда! От единого зренья нас, Боже,Спаси, и от сна Ньютонова тоже![65]

ИЗ «МАНУСКРИПТА ПИКЕРИНГА»