Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина

никогда тётю Муру, их младшую сестру. Она не забывала в положенные по церковному календарю дни поминать своих родных, ушедших в мир иной. Теперь, когда у неё болели ноги, она посылала Любу в церковь с записочками об упокоении душ усопших. В числе имён Люба ни разу не видела имени Матрёна (имени, которым тётю Муру, Мурочку, нарекли при крещении). Не было её имени и в записочке о здравии живущих родных и близких. Но Люба иногда, вспоминая детские годы, пыталась завести с Елизаветой Ивановной разговор о ней. Ответом было многозначительное молчание или резкое: «Не желаю ничего о ней ни знать, ни говорить!» или: «Что прошлое ворошить?! Не раздражай меня!» И вот, после стольких лет молчания, страшная тайна неожиданно обнажилась; похоже было, что Елизавета Ивановна наконец готова открыть её дочери.

– …Что я хочу тебе сказать. Ты должна узнать всю истину. В тот день, когда скончалась твоя бабушка, произошёл разрыв между нашей семьёй и тётей Мурой со Степаном Кузьмичом. Они явились спустя три дня на похороны, и я им запретила приближаться к гробу и переступать порог нашей квартиры. Степан Кузьмич выглядел растерянным. Бог с ним, всё равно муж и жена – одна сатана. Но муху, которую она выкрала из-под подушки покойницы, своей родной сестры, моей матери, изумрудную муху, которую моя маменька завещала мне… которую ей подарил мой папка, когда я у них родилась… Тело ещё не остыло… Шарила, дрянь, под головой покойницы и нашла!.. – Елизавета Ивановна всхлипнула, вытерла слёзы. – Ну нет, ту изумрудную муху я никогда не смогу ей простить, мерзавке! Несравненной красоты вещь! Очень дорогая. Глубокого тёмно-зелёного цвета изумруд в золоте и бриллианты… Так и стоит у меня перед глазами. Бабушка закалывала ею блузку, носила только по большим праздникам, <<про свят>> день до обеда… И после всего нагло явились на похороны! Тогда, прямо на кладбище, я категорически отказала им от дома! Навсегда. И милая тётя Варя поклялась мне, что её ноги не будет в их доме… – Елизавета Ивановна помолчала, поднесла носовой платок к сухим глазам. – …Я думаю: если он вдруг позвонил – значит, там что-то случилось. Раскаялась? Хочет вернуть муху?! Дай-то Бог! – Елизавета Ивановна тяжело дышала.

Выдержав паузу, сказала:

– Сейчас приму валидол, посмотрю футбол, потом поговорим. Это важно! Всё зависит от тебя. Может быть, это судьба…

Тётя Варя не сдержала слово, раза два побывала у сестры – то ли из жалости, то ли из любопытства.

Рассказывала:

– Мужика в тряпку превратила! Таскает его по комиссионкам, что-то продают, что-то скупают. Приобретают старый фарфор, золотые цацки. Он за ней носит сумки. Тьфу! Помешалась совсем. Мало ей того, что у неё есть! Кому она это всё оставит? Степан устроился на работу вахтёром на закрытое предприятие. Им от его работы обещали однокомнатную квартиру в новом доме в другом посёлке, ближе к его работе. Как они это всё будут перевозить? И как это добро в однокомнатную квартирку влезет? Мурка его дочку на порог не пускает – он хотел пригласить девочку погостить. И в Харьков его не отпускает. Вот тебе и орёл!

Пришла Катерина, голодная, влезла в холодильник, набила рот.

– У нас сегодня было ЧП! У мальчишек в туалете кто-то нарисовал свастику! Учителя всполошились, прям ужас! Никого не нашли, естественно! Обязали учителя физкультуры чаще наведываться в мальчишеский туалет. Умора! Да, мам, забыла сказать. Эдик тебе не звонил.

– Дожили! – произнесла с чувством Елизавета Ивановна. – Кто их только воспитывает! И куда мы катимся? Катерина, мой руки, иди ужинать. Сейчас нахватаешься из холодильника, испортишь себе аппетит.

После ужина Елизавета Ивановна по обычаю беседовала по телефону с бывшей коллегой из Дома ветеранов сцены:

– «Васса Железнова»! Прекрасный был спектакль. Её играла Вера Николавна Пашенная. Превосходно, ничего не скажешь. Но характер был ужасный. Ей перед выходом на сцену обязательно надо было кого-нибудь «перекусить». Любого, кто ей попадался под руку, – гримёршу, костюмершу, суфлёра, помрежа… Видит, что «дошкурила», и вылетает на сцену. Все это знали и разбегались от неё врассыпную… После спектакля она: «Уж ты меня прости…» или просто забывала. Помните, деточка? Я всегда старалась держаться от неё подальше. Вы ведь тоже не были заняты в этом спектакле? Хороша была Руфина Нифонтова. Талантливая артистка и милый человечек. Мы симпатизировали друг другу. Жалко её… Пашенная абсолютно попала в образ… Да, согласна с вами, Васса мироедка, эксплоататорша. Но что-то всё-таки человеческое в ней было. Да, страдала… При этом всё гребла под себя, чтобы богатства приумножить, власть в руках удержать… В окружении подонков, жулья, таких же хищников… В плену у растленного общества… На обман, на преступления шла, мужа, подлеца, в гроб загнала; угнетала, подкупала, присваивала, мошенничала, и чем кончилось? Гибелью, тленом… Всё, что создавала, строила, собирала всю жизнь, ушло, кануло, обратилось в прах!.. И её антипод – Руфина, олицетворявшая собой новое, свободное поколение, пламенный борец за светлое будущее… Прекрасное, светлое будущее, в котором не будет ни стяжательства, ни насилия, ни лжи, ни… Но… Вот именно, моя дорогая. Мы-то знаем, что ждало этих пламенных, этих несгибаемых идеалистов… Террор, крах идеалов, смерть… Вместо мечты о прекрасном будущем… Мы тёртые калачи, всё это видели, многое пережили. Не понимаю, что сейчас у нас в стране делается… У Горбачёва приятное лицо, вы не находите? Только я ни слова не понимаю, что он говорит… Мне кажется, он просто создаёт шум за сценой. Заполняет паузу, так сказать. Помните, в массовках, когда надо было изобразить гомонящую толпу, артисты вразнобой повторяли: что говорить, когда нечего говорить, что говорить, когда нечего говорить… Гласность – это когда орут друг на друга перед народом, до драк доходит. Шума много, а ничего не поймёшь. У вас отменили политинформации? Тоже кричат, спорят? Да, всюду страсти, кому-то это надо… от лукавого… Помните, в «Макбете» хор ведьм: «Зло станет правдой, правда злом, взовьёмся в воздухе гнилом…» и «Жарко, жарко, пламя ярко! Хороша в котле заварка!» Н-да-а… Однако не пора ли нам в кроватки? Спокойной ночи, мон анж. Я тоже сейчас послушаю вечерние новости и на боковую…

Уже в постели, когда Люба растирала ей поясницу скипидарной мазью, она говорила:

– Ты не представляешь себе, как мне надоели мои старухи! Сплетничают про знаменитостей, как будто других разговоров нет. Тоскливо им, понимаю, без семей остались. Актёрская жизнь изматывает… Гастроли, концерты, съёмки… Он здесь, она там… Мужчины пьют, рано сгорают… Благополучные семьи редки… Служение Мельпомене – тяжкий, изнурительный труд… Но стоит вкусить успех…