Изумрудная муха - Ольга Львовна Никулина

не было. С родителями жилось неплохо. Когда родители уезжали по рекомендации врачей в Кисловодск, Гарик созывал друзей, как бы в продолжение студенческой жизни. Они устраивали пирушки с танцульками и пением бардовских песен под гитару. Бардов приводил Гарик. Марья Петровна закрывалась у себя. Она была глуховата и требовала только, чтобы после гостей Люба привела квартиру в порядок и вымыла посуду. Жаловались только соседи, но к приезду родителей пирушки прекращались.

В шестидесятых здоровье отца ухудшилось, повторялись гипертонические кризы, сердечные приступы. Елизавета Ивановна уже не работала, ухаживала за отцом, подолгу сидела у него в больнице, сопровождала в санатории. Всё это вылилось в денежные затруднения. У Любы начались неурядицы в браке с Гариком. Жили в одной квартире, скрыть неудачный брак было невозможно. Любу не хотели знать в семье молодого мужа, Гарик жил у Любы, но слишком часто сбегал к своим. Закрывшись в кабинете, расстроенные родители Любы рассуждали о причине её неудачного брака. Гарик был сыном писателя, с которым по литературным вопросам у её отца была неприязнь. Отец Гарика был откровенно враждебно настроен по отношению к отцу Любы. У Гарика начались неприятности на работе из-за склонности к выпивке, он долго не мог усидеть ни в одной редакции, куда его устраивал отец. Елизавета Ивановна ворчала:

– Надо же было ей влюбиться в сына Козикина! Вы, даже встречаясь с ним во дворе, не здороваетесь! Что ты такого написал в своей рецензии на его книгу, что он так тебя возненавидел?! Умеешь создавать себе врагов! Подумал бы о дочери!

– Я написал это давно и справедливо раскритиковал его за избитый сюжет и халтуру. Откуда мне было тогда знать, что Любка выйдет замуж за его отпрыска?!

Отец вздыхал:

– Что делать, я не умею писать романы про колхозы и про шахты. Другое дело очерки по заказу редакций о передовиках производства, про героев революции и о героях войн, которые пережила страна. Я ездил к ним, беседовал. Выдумывать о них романы не получалось. Исторические – на основе исторических фактов, архивных документов – моя тема. Это скорее исследования эпохи на материале биографий… Я не умею, как Козикин, печь однодневки, где сюжет кочует из книги в книгу. Герой имеет недостатки, его любит девушка само совершенство. Она пытается его исправить. А тут очень кстати катастрофа, природная или технологическая. Он почти гибнет, она его спасает, сутками у больничной койки, он исправляется на глазах и – счастливый конец. Апофеоз. Гимн вождю. Неважно, где это – в колхозе, совхозе, на заводе, в шахте, – люди схематичны, реплики однотипны, действие предсказуемо, конфликт прекрасного с красивым кончается триумфом. Всё надуманно, схематично. По трафарету. Плохо, небрежно написано, бедным языком. Часто безграмотно. И это не халтура?! Не пили меня! Ну вот, у меня опять поднялось давление.

В самом конце шестидесятых отца не стало. Екатерина родилась уже без дедушки, через несколько лет. Поначалу Гарик радовался больше всех. Бегал по друзьям, его поздравляли, «обмывали» новорожденную. Девочка росла, болела, плакала, будила молодых родителей по ночам, Гарик убегал ночевать к родителям. Но продолжал бегать по друзьям, выпивать, хвастаться красавицей-дочкой… Он давно стал отбиваться от дома – с тех пор как заболел Любин отец и в доме поселилась тревога. А после смерти Любиного отца ещё больше отдалился от семьи, ссылаясь на дела, командировки по заданию редакции, почти прекратил давать деньги на жизнь. Машину продали, от домработницы пришлось отказаться. Люба с Елизаветой Ивановной вели, как умели, хозяйство, растили болезненную девочку. Люба вышла на работу, но часто брала больничный из-за болезни дочери. Или сидела дома за свой счёт. Гарик в жизнь семьи не вникал, приходил ночевать как в гостиницу, чем вызывал гнев Елизаветы Ивановны. Люба иногда срывалась, между супругами участились ссоры. Он кричал, что она перестала быть компанейской, опустилась, превратилась в клушу, растолстела. Люба села на диету, похудела (больше на нервной почве), и Гарик стал орать, что она превратилась в одра, непохожа на женщину. Зудел, что она и карьеру сделать не смогла, всего-навсего библиотекарша, вон Танька, её подружка, в «Правду» устроилась, в партию вступила… Люба крепилась, не плакала. Однажды сгоряча посоветовала ему уйти к Татьяне. Гарик захохотал и сказал, что Танька не в его вкусе, ему еврейский тип женщин не нравится. Другое дело Регинка – весёлая, черноглазая, кругленькая. Похожа на грузинку. Говорит, что из донских казаков, если не врёт… И однажды, вернувшись домой в подпитии, после перепалки с Любой заявил, что уходит к Регинке. И ушёл. Однако же наврал. Люба потом узнала, что Регина его не пустила, но той ночью он долго ломился в её квартиру. Его прогнали соседи по коммуналке, рассерженные его бесцеремонностью трудовые люди. Он вернулся к родителям, и она больше его не видела, хотя ещё какое-то время он жил в том же дворе. Через год они развелись. Люба плакала, страдала, а Елизавета Ивановна ругала бывшего зятя последними словами и говорила:

– Жалкий репортёришка, болтун! Негодяй, ничтожество, как и его отец! Это муж, отец семейства?! По бабам бегает, а к родной дочери не ходит! Уж если парень смолоду начал бегать как саврас, толку от него не жди! Невелика потеря! Помнишь, в «Плодах просвещения» мужики говорят про Вово: «Этот прокормит!» Ты видела этот спектакль? Вово прекрасно играл Остужев. Вообще состав был замечательный: Михал Михалыч Климов, одну из барышень играла Розенель… Во МХАТе барчука играл Массальский, там этот спектакль шёл тридцать лет, и говорили, что постановка была лучше, чем у нас. Не знаю, не могу судить. Ты, конечно, этот спектакль на нашей сцене не застала… И прекрати реветь! Молодая ещё, привлекательная, когда приведёшь себя в порядок! Слышишь? Получше себе найдёшь!

Они жили на маленькую пенсию Елизаветы Ивановны и на зарплату Любы. Им часто не хватало на жизнь. Алименты приходили ничтожные, с перебоями. Люба их откладывала для Катерины на будущее. Люба подрабатывала уроками. Из дома постепенно стали исчезать дорогие красивые вещи, купленные Елизаветой Ивановной в лучшие времена. Елизавете Ивановне пришлось расстаться с кое-какими «цацками». Она научилась ставить «художественные» заплаты на свои старые жакеты, старательно штопала бельишко себе и Любе с Катькой, надвязывала варежки и толстые носки, надставляла и удлиняла школьную форму Катьки – внучка быстро росла. Когда не болели суставы, ходила в магазин. Ворчала, но выстаивала в очередях. Если Люба не успевала с утра, могла сварить что-то нехитрое, приготовить что-то на второе. Словом, Елизавета Ивановна превратилась в обыкновенную советскую словоохотливую бабусю, но фасон на людях