Творения. Том первый. ТВОРЕНИЯ АПОЛОГЕТИЧЕСКИЕ. ДОГМАТИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ. ИСТОРИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ - Емец

Викентий Кампанский. Поскольку же скончались Максимин Триверский и Протасий Медиоланский, то может засвидетельствовать тогдашний магистр дворца [1173] Евгений, потому что он стоял при занавесе [1174] и слышал, о чем просили мы царя и что соблаговолил он сказать нам. Посему, хотя и этого достаточно для доказательства, однако ж дозволь сказать и о причине моей отлучки, чтобы и за это осудил ты доносивших на меня напрасно. <Р. 94>

4. По отбытии из Александрии [1175] отправился я не ко двору брата твоего и не к кому-либо другому, а единственно в Рим;[1176] и представив Церкви [рассказ] о своих делах, о чем только и была у меня забота, проводил время в церковных собраниях. К брату твоему не писал я, кроме того случая,[1177] когда Евсевий написал ему против меня, и мне, когда я был еще в Александрии, стало нужно защищаться, и когда по повелению Константа я изготовил списки Божественных Писаний и отослал их. Ибо, защищаясь перед твоим богочестием, должно мне говорить правду. Итак, по прошествии трех лет, в четвертый уже год,[1178] пишет он ко мне, приказывая явиться к нему (был же он в Медиолане).[1179] Расспрашивая о причине (ибо я не знал ее; свидетель в том – Господь), узнал я, что некоторые епископы, придя к нему, [Col. 601] просили написать к твоему благочестию о том, чтобы составить Собор. Поверь, государь; так было дело, и я не лгу. Посему, прибыв в Медиолан, увидел я великое его человеколюбие, потому что он соблаговолил видеть меня и сказать мне, что написал и послал к тебе, прося составить Собор. Когда же я жил в выше упомянутом городе, снова послал меня в Галлию, куда прибыл и отец Осия, чтобы оттуда отправиться нам в Сардику. По окончании же Собора, когда жил я в Наиссе,[1180] писал он ко мне; и, отправившись оттуда, проживал я уже в Аквилее. <Р. 96> Здесь застигло меня письмо твоего богочестия, и отсюда опять я, будучи вызван блаженной памяти Константом и возвратившись в Галлию, прибыл таким образом к твоему благочестию.

5. Какое же место или какое время назовет обвинитель, где было сказано мною подобное, как доносил он? Или: в чьем присутствии дошел я до безумия – произнести такие слова, которые будто бы, как лгал он на меня, вымолвлены мною? Кто подтверждает это? Кто этому свидетель? Ибо, яже видеста очи его, то должен он говорить, как повелевает Божественное Писание (Притч. 25:8). Но обвинитель мой, конечно, не найдет ни одного свидетеля тому, чего не было. А свидетелем в том, что я не лгу, сверх истины имею и твое благочестие. Ибо зная, что ты весьма памятлив, прошу привести себе на память слова, которые произносил я, когда благоволил ты видеть меня в первый раз в Виминации,[1181] во второй – в Кесарии Каппадокийской и в третий – в Антиохии. Отзывался ли я при тебе дурно об огорчившем меня Евсевии?[1182] Чернил ли кого-либо из обидевших меня? Если же не очернил я тех, против кого должно было мне говорить, то какое было бы безумие – пред царем говорить дурно о царе и брата ссорить с братом? Умоляю <Р. 98> тебя: или вели обличить меня в моем присутствии, или осуди доносчиков и будь подражателем Давиду, который говорит: оклеветающего тай искреннего, сего изгонях (Пс. 100:5). Что касалось их, то они совершили уже убийство, ибо уста лжущая убивают душу (Прем. 1:11), но победило твое великодушие, даруя мне свободу оправдываться, чтобы и они могли быть осуждены, как упорные и клеветники. Это пусть будет сказано о благочестивейшем блаженной памяти брате твоем, потому что и из этого немногого благодаря данной тебе от Бога премудрости можешь предположить многое, рассудить и [отвергнуть] выдуманное обвинение.

6. О другом доносе. Писал ли я тирану [1183] (имени его не хочу и упоминать),[1184] – умоляю тебя, исследуй и рассуди, как тебе угодно и через кого тебе заблагорассудится. Чрезвычайность этой клеветы изумляет меня [Col. 604] и приводит в великое недоумение. И поверь, боголюбивейший царь, неоднократно рассуждая сам с собою, я не верил, чтобы кто-то мог дойти до такого безумия и солгать что-либо подобное. Поскольку же и эту клевету ариане разглашали и хвастались, что приложили и список с письма, то еще более я изумился и, проводя ночи без сна, входил в состязание с обвинителями, как если бы они были передо мною: <Р. 100> то внезапно испускал сильный вопль, то немедленно, слезно вздыхая, молил Бога найти слух твой благосклонным ко мне. Но и действительно, найдя его таким по благодати Господней, снова недоумеваю, как начать свое оправдание. Как скоро решаюсь говорить, всякий раз удерживает меня ужас от приписываемого мне поступка.

В отношении блаженной памяти брата твоего. Конечно, был правдоподобный предлог для клеветы, потому что я удостаивался видеть его и он благоволил писать обо мне твоему братскому расположению, неоднократно, когда бывал при нем, оказывал мне честь и отсутствующего вызывал к себе.

Свидетель же – Господь и свидетель – Христос Его (1 Цар. 12:5), что не знаю диавола Магненция и вовсе не имел о нем сведений. Поэтому какие же отношения у незнакомого с незнакомым? Какой предлог побудил бы писать такому человеку? С чего бы начал я письмо, решившись писать к нему? Не с этого ли? «Прекрасно ты сделал, убив того, кто оказывал мне честь, чьих благодеяний никогда не забуду! Хвалю за то, что умертвил знаемых мною христиан, мужей, преисполненных веры. Хвалю, что лишил жизни тех, которые радушно приняли меня в Риме, а именно блаженную твою тетку, в подлинном смысле Евтропию,[1185] и праводушного Авутирия, вернейшего Спиранция и многих других замечательных [людей]». <Р. 102>

7. Даже и подозревать меня в этом обвинителю – не признак ли сумасшествия? Ибо что, опять же, убедило бы меня довериться ему? Какое усмотрел бы я в нем расположение ко мне, внушающее доверие? Не то ли, что убил он собственного своего владыку, стал неверен друзьям своим, нарушил клятвы, стал нечестивцем [1186] пред Богом, против Божия суда употребляя в дело отравителей и чародеев? С какой совестью изрек бы ему свое приветствие, когда его неистовство и жестокость повергли в печаль не меня одного, но и всю обитаемую нами вселенную? Великой и глубокой благодарностью обязан я ему за то, что блаженной памяти брат твой наполнял церкви приношениями, а