Творения. Том первый. ТВОРЕНИЯ АПОЛОГЕТИЧЕСКИЕ. ДОГМАТИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ. ИСТОРИКО-ПОЛЕМИЧЕСКИЕ - Емец

ненадолго угроз Констанция,[1160] по видимости не противоречил им, однако же насилия и тираническая власть Констанция, весьма многие оскорбления и побои показывают, что уступил он им на время, не потому, что признал меня виновным, но по немощи человеческой, не перенеся побоев), – в таком случае справедливо уже всем, как удостоверившимся [на деле], возненавидеть неправду и сделанное мне насилие и возгнушаться ими, особенно когда доказано, что потерпел я это не по иному-либо чему, но по нечестию ариан.

90. Посему если кто-то хочет узнать о моих делах и клевете Евсевиевых приверженцев, то пусть прочтет написанное в мою пользу, и будет иметь не одного, не двух или трех свидетелей, но великое число епископов, и из них пусть изберет опять в свидетели Либерия, Осию и сущих с ними, которые, видя, что делается против меня, согласились лучше все претерпеть, нежели изменить истине и определению, сделанному в мою пользу. И потому-то [так] прекрасно и свято рассудившие поступили. Ибо что они претерпели, то доказывает нужду, какую терпели и другие епископы, а [вместе] служит памятником и позорной надписью арианской ереси и лукавству клеветников, а также начертанием и уставом для будущих родов, как подвизаться за истину до смерти (Сир. 4:32), отвращаться от арианской христоборной ереси, этого антихристова предтечи,[1161] и не доверять тем, которые пытаются говорить против нас. Потому что достоверным и достаточным свидетельством служит оправдывающий нас приговор таких и стольких епископов.

Апология Афанасия, архиепископа Александрийского, перед царем Констанцием [1162] [PG. T. 25. COL. 596. SC. 56 BIS. <P. 86>]

1. Зная, что с давних лет ты – христианин и от предков боголюбив,[1163] смело теперь защищаю дело свое; воспользовавшись словами блаженного Павла (см. Деян. 26:2), делаю его за себя ходатаем пред тобою, так как известно мне, что он – проповедник истины, а ты, боголюбивейший август, охотно внимаешь словам его.

О делах церковных и о составленном против меня заговоре благоговению твоему достаточно засвидетельствовало написанное столь многими епископами.[1164] Также раскаяние Урзакия и Валента [1165] всем достаточно показало, что не было никакой правды в их обвинениях. Столь же значительны свидетельства других, сколь значительно сказанное ими, когда написали они: «Мы лгали, выдумывали, все сказанное на Афанасия – чистая клевета»? Добавлением же к очевидному доказательству, если соблаговолишь разузнать, послужит то, что обвинители при мне ничего не доказали на пресвитера Макария,[1166] без меня же, наедине, делали что хотели. Но о таковых действиях первоначально Божий <Р. 88> закон, а потом и наши законы [1167] определили, что не имеют они никакой силы. [Col. 597] И из сего, конечно, и твое благоговение, как правдолюбивое и боголюбивое, усмотрит, что свободен я от всякого подозрения, а обвинителей моих признает клеветниками.

2. О клевете же, которая была сделана против меня твоему человеколюбию касательно благочестивейшего августа, блаженной и вечной памяти брата твоего Константа [1168] (как враги разглашают и осмелились писать это), прежние [доносы] достаточно доказывают, что и она несправедлива. Если бы и кто-либо другой стал говорить это, то дело было бы и тогда сомнительно, имело бы нужду во многих доказательствах и личных уликах. А если те же, кем выдумано прежнее, сочинили и это, то прежним не в полной ли мере доказывается, что и последнее выдумано? Поэтому опять говорят наедине, думая, что можно ввести в обман твое богочестие. Но они ошиблись; не как им хотелось выслушал ты их, но по великодушию своему дал и мне возможность оправдаться. Если ты сразу же не подвигся и не наложил наказание, то это означало не что иное, как то, что ты, как правосудный царь, ожидаешь оправдания от обвиненного. И если удостоишь выслушать его, то уверен, что и в этом осудишь дерзких и не боящихся Бога, Который заповедал: ничтоже ложно от языка цареви да глаголется (Притч. 24:22). <Р. 90>

3. Подлинно стыжусь оправдываться в том, о чем, думаю, не упомянул бы уже и сам обвинитель в моем присутствии; ибо в точности известно ему, что и сам он лжет, и я не повредился настолько в уме и не дошел до такого безумия, чтобы можно было предположить, будто бы я даже помыслил что-либо подобное. Посему если бы спросили меня другие, не стал бы я отвечать, чтобы слушающих не оставить в недоумении даже на время моего оправдания. Перед твоим же благоговением оправдываюсь громким и ясным голосом и, простерши руку, как научился у апостола, Бога призываю во свидетели на душу мою (2 Кор. 1:23). И как написано в царственных историях (да позволено будет и мне сказать): свидетель Господь и свидетель Христос Его (1 Цар. 12:5), что о благочестии твоем никогда не упоминал я худо перед братом твоим, блаженной памяти благочестивейшим августом Константом,[1169] и не раздражал его, как наклеветали эти люди. А если когда-то входил я к нему и при мне упоминал он о твоем человеколюбии (было же это, когда Фаласс прибыл в Питивион,[1170] а я жил в Аквилее),[1171] то (свидетель – Господь) упоминал я о твоем благочестии и говорил то, что Бог да откроет [Col. 600] душе твоей, чтобы донесших тебе на меня осудил ты за клевету. Прости, человеколюбивейший август, за то, что говорю тебе это, и удостой меня великого твоего снисхождения. Ни христолюбивый [Констант] не был <Р. 92> так легкомыслен, ни я – столь дерзок, чтобы вести нам разговор о подобных вещах и мне клеветать брату на брата, перед царем отзываться дурно о царе. Не обезумел я еще, царь, и не забыл, что говорит Божие слово: и в совести твоей не клени царя; и в клети ложницы твоея не клени богатого: яко птица небесная донесет глас твой, и имеяй криле возвестит слово твое (Еккл. 10:20). Если же не остается тайным, что и наедине говорится о вас – царях, то вероятное ли дело, чтобы стал я говорить о тебе при царе и при стольких присутствующих? Ибо никогда не видал я брата твоего одного и он никогда не беседовал со мною наедине; напротив же того, всегда ходил я к нему с епископом того города, где жил, и в присутствии там других. Вместе являлись мы к нему, вместе и уходили. Об этом может засвидетельствовать Фортунатиан, епископ Аквилейский; то же может сказать отец Осия [1172] и епископы Криспин Петавский, Лукилл Веронский, Дионисий Лейдский и